Степан Злобин - Салават Юлаев

Коновалов замолк. Молчали и остальные...

- Испужались? - спросил Пугачев. Молодые глаза его блеснули насмешкой. - Корф страху задал? А вы бы Чике сказали не воровать - пропил казачество! Кабы не он, мы б и Корфа отбили, не впустили бы в Оренбурх.

- Теперь не воротишь! - отозвался Лысов.

- Ладно, - остановил его Пугачев, которому был всегда неприятен этот наглый, как жирный кот, атаман. - Яйца курицу не учат. Как время придет, велю на Яик сбираться...

- Коновалов не все сказал, - прервал Пугачева Лысов, и в "голых" глазах его сверкнула упорная решимость бороться.

- Еще чего?! - грубо спросил Пугачев, взглянув на Коновалова.

- Еще, ваше величество... - запнувшись, заговорил Коновалов, - судит военная ваша коллегия... что... государю... мол... что непристойно, мол, государю казачонка за сына держать... От того народу сумленье...

Трушка, робко взглянув на отца, придвинулся ближе к нему.

- Чего-о?! - грозно привстав с места, спросил Пугачев, словно загораживая собой сына.

- Отпустите, ваше величество, Трофима Емельяновича к матери, - сказал до того молчавший старший Почиталин.

- Во-он до кого добрались?! - еле сдержавшись, произнес Пугачев.

- К матери ж, не к кому! - вмешался Лысов. - Видано ль дело - дитя на войне держать! Ненароком и пуля сгубить его может, - добавил он с каким-то особым значением.

- Грозишь? - спросил Пугачев.

- Голова моя с плеч! Чем грозить?! Все в вашей воле ходим! - нахально сказал Лысов. - Да что тебе за корысть, государь-надежа, от казачонка?!

- Пустили бы, - поддержал Кожевников. - Сами бы его проводили, надежного человека пошлем.

Казаки наступали со всех сторон. Пугачев удивился. О большом деле, о снятии с Оренбурга осады, они не спорили, а о Трушке вдруг завели спор, словно то был большой военный вопрос... Пугачев поглядел на них. Они напоминали ему стаю волков, окружившую однажды его в пустой, безлюдной степи... Их было одиннадцать штук, и он справился с ними, а этих меньше десятка... "Ужель не справлюсь?" - подумал он про себя.

- Чем в вашем стаде Трушку держать - и пустил бы, рад бы, - сказал Пугачев. - Да боюсь. Любовь я ему оказал, а вы злы: кого люблю, на того у вас зубы...

- Напраслину говоришь, государь-надежа! Кто тебе люб, того мы все любим, - возразил Коновалов с поклоном.

- Сержанта Кармицкого вы полюбили, да с камнем и в воду! - прямо сказал Пугачев. - Я вам про то смолчал. А Лизу, Лизу Харлову за что убили?

- Что комендантская дочка на ласку к дворянам тебя склоняла, вступился Лысов.

Пугачев шагнул на него. Всегда растрепанный, вызывающий, Лысов был особенно дерзок сегодня.

- Врешь! Не за то! Любовь мою к ней увидали!.. - выкрикнул Пугачев, брызжа слюной Лысову в лицо.

- Что ты, надежа! Да ты оженись{263}. Гляди, как мы все государыню новую станем любить, - сладенько сказал старик Почиталин, льстиво и вкрадчиво кланяясь.

- Слыхал и про то! - оборвал его Пугачев. - С царем породниться хотите. Невесту смотрите из своих... Ан я женат! Не татарин - в двубрачье вступать!.. И Трушка вам оттого противен, что про семью свою лучше с ним помню... Не уступлю!

- Воля царская! - заметил Кожевников.

- Во-оля, во-оля! - передразнил Пугачев. - Ванька Зарубин пьян пролежал и войско впустил в Оренбурх. Проспал... Повесить за то! Да ваш он, ваш, ваш, собака!.. Вот воля моя!.. - в исступлении рычал Пугачев.

Чика Зарубин, испуганный, побледнел. Он понимал лучше Пугачева, в чем дело: он знал, что коллегия пришла к Пугачеву с торгом, что дело было вовсе не в Трушке, а в том, чтобы противопоставить свою уступку уступке со стороны "царя" и порешить дело миром. Если Пугачев станет настаивать на оставлении Трушки - сдать ему эту позицию, выиграв стратегический ход и добившись его согласия на снятие с Оренбурга осады и отступление на Яик.

- Помилуй, надежа-царь, с кем не бывает, что пьян! - взмолился Чика Зарубин.

- Время для пьянства знай! - неумолимо сказал Пугачев. - За такое вешать!

- Эдак нас всех повесишь! - неожиданно для Чики вступился Лысов. Он тоже не стал бы бороться против Пугачева за Чику Зарубина, но Чика, как и Овчинников, спорил с казаками об уходе на Яик... Надо было ему доказать, что казацкие интересы едины, что Чике ради спасения шкуры надо держаться вместе со всеми, да к тому же следовало одернуть и своевольного Пугачева, который почувствовал себя вправду царем.

- Ты, государь, казаков не трожь! - поддержал Кожевников.

- Ты казаками силен, помни! - сказал старик Почиталин.

Они все снова пошли в наступление, ощерились:

- Мы на горбах тебя носим, да ты же и чванишься! - выкрикнул первый Лысов, перестав притворяться и разыгрывать верноподданного.