Степан Злобин - Салават Юлаев

Салават пел это почти громко, но, подходя к пристани, опомнился и замолчал. Теперь, когда из манифеста узнал он наверно, чего хочет царь, надо было скорее решить, как действовать.

Слова неизвестного за кустами взволновали Салавата. Надо было, однако, узнать, что думают те девяносто человек, которые пришли с ним, и что думает та тысяча с лишним людей, которые завтра пойдут вместе с ними. Многие ли согласны с теми, говорившими на берегу? Как узнать? Подслушивать самому? Велеть Кинзе тоже подслушивать и выспрашивать, а там...

- Где ты был, Салават? Куда скрылся? - окликнул его Кинзя.

- Мне надо сказать тебе, Кинзя, - прошептал Салават, обрадованный встречей.

- Что сказать?

- Мы не пойдем против Пугача, - сообщил ему Салават.

- А куда пойдем? - удивился Кинзя.

- Мы пойдем против царицы.

- Так велел русский начальник? - спросил Кинзя простодушно.

- Так велел аллах. И река то же сказала мне. И ветер с реки, и белый камень... Так сказала мне песня. Слушай, Кинзя! Царь обещал повесить заводчиков... А царица за них. Я не поведу народ за царицу! - Салават зашептал торопливо: - Нынче ночью ты говори со всеми... Спроси тихонько... Это бунт... Ты тише, смотри!.. Громко нельзя говорить. Завтра утром скажешь мне, что думает весь народ...

- Ладно. - Кинзя помолчал. - Тебе не страшно, Салават?

- Я разве баба? - вопросом ответил Салават. Но, несмотря на презрительность ответа, Кинзя признался:

- А мне страшно... Большое дело... Страшное дело!

ГЛАВА ШЕСТАЯ

"Великий государь и над цари царь, достойный император..." "...Российского войска содержатель, всех меньших и больших уволитель и милосердой, сопротивников казнитель, больших почитатель, меньших почитатель же, скудных обогатитель, самодержавный Петр Федорович Всероссийский и прочая и прочая" наконец явился к народу, волей которого поднят был на гребень восстания не он первый в истории, и стал повелителем и вождем из простого беглого казака...

Емельян Пугачев, названный Петром Третьим, осаждал Оренбург. Ставка его была в Бердской крепости, под Оренбургом. Сюда со всех четырех сторон стекался народ... По Москва, а Берда в те дни стала сердцем России.

Еще не зная, что дальше делать, как быть и куда идти, только с верой в свою правду и силы народа, повстанцы копили мощь. Каждый день подходили сюда многосотенные подкрепления.

Уже тысячные толпы вооруженных чем попало людей сошлись под знамена восстания, и перед ними пали крепости и городки: был взят Илецкий соляной городок, место каторги, где выпущены были колодники, взяты Нижне-Озерная и Сакмарская крепости, терпели осаду твердыни Урала - Оренбург, Губерлинск и Уфа, были захвачены медеплавильные заводы, редуты, острожки и многое множество сел, деревень и казачьих станиц...

Смелый каторжник, многократный беглец, Афанасий Иванович Соколов, по прозванию Хлопуша, был одним из немногих, кто через сплоченный круг яицких казаков, окруживших "царя", пробился к нему, получил его доверие и по его поручению теперь завоевал крепости и заводы, поднимал людей на восстания. Заводские крепостные рабочие сотнями переходили на сторону "государя", стараясь помочь всеми средствами вооружению восставших.

Петербург выслал войска против мужицкого царя.

- Жена-то, жена - на мужа! - шептали в народе. - Ведь поп их венчал и читал из святого писания: "Жена да боится мужа"... Ну, баба!

Генерал-майор Кар, назначенный главнокомандующим правительственных войск, собрал все, что мыслимо, по редутам и городкам Самарской линии, орудия, ядра, порох, седых инвалидов, но, не надеясь на слабое войско, наскоро, несерьезно состряпанное без настоящего внимания, он потребовал подкреплений со всех сторон: из Казани и из Москвы - солдат, казаков - с Дона и "инородцев" - с Урала...

Весть о том, что башкиры, собранные по приказу царицы, идут к генералу Кару, встревожила Пугачева. Он, человек, бывалый в боях, видавший их в битвах с немцами, умел оценить башкир как отчаянный, безудержный народ и предпочел их иметь на своей стороне, а не против себя.

Он приказал написать манифест к башкирам на татарском языке. Когда татарин Идорка{213} составил его и перевел Пугачеву, царь, подумав, добавил:

- Пиши ты, Идорка, к башкирцам еще такие слова: жалую вас землями, травами и лесами, реками и горами, порохом и свинцом, и живите, как звери степные, как рыбы в воде, как птицы в небе - по всей вашей вольной воле...

- Доброй слова сказал, бачка! - воскликнул Идорка.

- Не я сказал - батыр один в Питербурхе, когда я еще на престоле сидел, так мне молвил. Спросил я тогда его, чего ваш башкирский народ хочет, он мне так сказал, - пояснил Пугачев.