Степан Злобин - Салават Юлаев

- До сих пор, господин поручик, вы не доставили мне ни единого из лазутчиков.

- Неуловимы-с! - воскликнул поручик. - Команда охотников ищет в лесу неустанно уже третьи сутки.

- Что же они - как кузнечики скачут?! - насмешливо сказал Богданов. Он смягчился от собственной шутки. - Ну хоть петь замолчали бы, что ли! Уши ведь ломит! Ты, Лейкин, голубчик, иди укажи им не выть возле дома...

Писарь вышел.

- Словить бы хоть одного. Я бы тут его принародно всего на кусочки порезал, - проворчал асессор.

В тот же миг песня стала стихать, под окнами послышался шум толпы, какие-то восклицания, вопросы на чужом языке.

- Ваничка, заготовьте приказ всем инородческим сотням завтра с утра направиться... - асессор посмотрел в письмо генерала Кара и на висевшую на стене позади его кресла карту, - сюда вот, в Биккулову, к Кару, - сказал он. - Нечего им тут проедаться. Поименные списки всех инородцев в пакет, да и с богом! Да конвойных солдатиков отрядить - не разбежались бы по дороге, не дай бог...

- Вашскородь, пугачевский лазутчик! - выкрикнул от порога канцелярии второй писарь, входя с улицы.

Богданов живо вскочил.

- Где лазутчик? Откуда?

- Тептяри привели, вашскородь! Прикажете на допрос?

- Давай, давай поскорее, давай! - нетерпеливо отозвался асессор.

- Прикажете ножик и вилочку-с, Петр Степанович? - спросил поручик.

Богданов удивленно взглянул на него.

- К чему это ножик и вилочку?

- Лазутчика - на кусочки-с! - зубоскаля, сказал поручик.

- Ах вы, Ваничка, шалопай, шалопай, господин поручик!

В это время ввели связанного мужичонку. Солдат подталкивал его в спину.

- Иди, не кобенься, дура. Не к палачу - к господам офицерам, не бойся!

- А я не пужливый. Не боюсь не только богатых, а в аду и чертей рогатых!

- Молчи! - в угоду начальству прикрикнул солдат.

- А ты меня не учи. Я и сам ученый, на семи кирпичах точеный!

- А ну-ка, ближе сюды, "ученый"! Ответ веди по-ученому. Как зовут? грозно спросил асессор.

- Зовут-то, барин, зовуткой, а кличут уткой!

- Дерзок, холоп, самозванцев лазутчик! Небось плетьми я тебя смирю, проворчал Богданов.

Солдат положил перед асессором бумагу, исписанную татарским письмом.

- Что за грамота? - спросил тот.

- У лазутчика выняли, вашскобродь! - отрапортовал солдат.

- Что за бумага? - обратился Богданов к пленнику.

- Писано не при мне, ваша милость, вишь, по-татарски, а я и по-русски-то - прости господи!..

- Отколь же она у тебя?

- На дороге нашел.

В допрос ввязался поручик:

- За язык повешу, собака, нечистый дух! Отвечай по делу - пошто при тебе бумага?

- Табачку завернуть приберег. Кабы знал, что беда за нее мне придет, да будь она проклята вместе и с табаком!

- А подпис чей? Чья печать? - строго спросил поручик.

- Не могу разуметь, баринок голубчик! Неграмотен, ваше красивое благородьечко! - сменив тон, захныкал испуганный мужичонка.

- Кажи-ка сюды, господин поручик, что там за печать, - обратился Богданов. Он осмотрел бумагу и вдруг отшатнулся, будто от ядовитой змеи. "Петр"?! - воскликнул он. - Кто же будет сей Петр? И как под татарским письмом вдруг подпис латинский? Отколе?! - взревел Богданов. Он вскочил, схватил мужичонку за горло и крепко его встряхнул. - Отколь взял бумагу, собака?!

- Истинно на дороге, барин. Вот сдохнуть на месте!

- Врешь! На месте не сдохнешь! Велю на куски тебя резать. Уши, нос, когти из пальцев повырву, по едину суставчику пальцы велю отсекать, глаза тебе выколю, а язык напоследок оставлю... Где взял?

- Кабы руки не связаны, я бы перекрестился. Вот истинный...

Поручик ударил пленника по лицу, опрокинул на пол. Тот стукнулся головой.

За окном в это время опять раздалась громкая песня.

- Лейкин! Опять завыли там дьяволы! - гаркнул Богданов.

Писарь выскочил вон.

Салават почувствовал, что на пятый-шестой день пути между ним и его отрядом встала каменная стена молчания и тайны. От него что-то скрывали, и он не мог понять - что. Он хотел разведать через Кинзю, но прямодушный толстяк удивленно хлопал глазами.

- Тебя все любят. Что от тебя скрывать?..

- Эх, Кинзя! Видно, в от тебя скрывают! - вздохнул Салават.

Он пытался заговорить осторожно с другими воинами своего отряда, но его сторонились.

На остановках для ночлега Салават замечал у костров шепот и оживленные споры между людьми, но как только он сам пытался присесть у костра и вступить в разговор, все умолкали.

"Догадались! Боятся, что я уведу к царю и завлеку всех в бунт!" - решил он про себя.