Степан Злобин - Салават Юлаев

- Придется коней давать, деньги давать... - заметил Ракай.

- Много не надо, - сказал Сулейман. - Когда Нурали-старшина прислал тебе арабского стригуна, писарь глаз от него не мог отвести. Отдай аргамака и глотку ему заткнешь. Подавится - будет молчать.

- Жалко конька, - причмокнув, сказал Юлай. - Молодой еще и не кован...

- Я сам отведу его Бухаиру, - предложил Салават. - Писарь любит покорность. Приду к нему, приведу коня. У меня есть еще и четыре новых подковы.

Юлай удивленно взглянул на сына. Он не привык видеть в Салавате угодливость и покорность.

"Жизнь научила!" - подумал он. И странно - не ощутил никакой радости от того, что Салават оказался не так своеволен, не так горяч, как он ожидал. Ранняя мудрость и успокоение сына его не порадовали. Он промолчал.

- Отведи, - подтвердил за отца Ракай. - Сам отведешь - лучше будет.

- Я бы ни за что не повел! - воскликнул Сулейман. - Что он посмеет сделать? Салавата все любят... Салават песни поет... Пусть Бухаир попробует натянуть лук Ш'гали-Ш'кмана!..

Салават, внутренне польщенный словами брата, скрыл честолюбивую усмешку.

- Мало жил, мало видел ты, Сулейман, - произнес напыщенно Салават. "Что знает живший долго? Знает лишь видивший многое!.."

Сулейман недоверчиво поглядел на него.

- Поседеешь на сорок лет раньше, если тебя послушать, - сказал он.

Порешили, что утром Салават доставит подарок писарю.

Оставшись вдвоем с Салаватом, Амина болтала без умолку.

Она рассказывала ему о себе, о том, как отец, мать и брат ее убеждали, что Салават погиб, и уговаривали выйти замуж за другого, как один только толстый Кинзя оставался ему верен в каждый раз находил приметы того, что Салават возвратится домой. Он даже учил Амину гадать по стружкам, брошенным в реку, по камням и, наконец, научил наговору на дым от коры со скрипучей березы. После этого заклинания Салават должен был возвратиться во что бы то ни стало. Кинзя верил в это так же, как и Амина, свято и непреложно... И вот Салават возвратился...

От Амины Салават узнал о том, почему все так его слушали и заступились за него перед старшиной: он узнал, что разогнанные им рабочие больше уже не возвратились на место разрушенной стройки и не стали делать плотины.

Произошло ли это потому, что разведанные поблизости богатства недр обманули ожидания заводчиков, потому ли, что недра других участков оказались богаче, но то, что плотины не стали строить, заставило деревню считать Салавата своим избавителем, и, несмотря на его молодой возраст, он прослыл в своем юрте героем, он почти превратился в легенду, и его возвращение стало событием.

Салават был достаточно умен, чтобы это попять из беспорядочной болтовни Амины.

- Ты больше уже не уйдешь, не уйдешь, Салават? - дознавалась она. Тебе больше не надо прятаться от солдат?..

- Как знать! Столько времени миновало. Собака лаять устанет, а волк ведь ходить не перестанет! Отец обещал всем начальникам подарить по кобыле и по две.

- А Бухаирке?

- Я к писарю сам поутру отведу арабского аргамака.

- Тогда останешься дома? - спросила она.

- Останусь, кзым. Буду жить дома. У нас будет пять косяков лошадей, большая отара овец, ты мне родишь сына, потом другого, потом третьего, четвертого...

Салават, перечисляя, откладывал на пальцах, и Амина, улыбаясь, в темноте кивала каждому из его утверждений.

- Потом пятого, шестого, седьмого, - продолжал перечислять Салават.

- А дочку? - обиженно прервала Амина.

- Не дочку, а трех, - поправил Салават. - Ты родишь семь сыновей и трех дочерей, а я все буду жить дома... Я заведу себе восемь соколов и каждому сыну дам по одному. Восемь арабских аргамаков... Восемь коней будут стоять возле нашего коша, двадцать одна невестка будет покорна тебе... У меня будет большая белая борода и вот тако-ое пузо... У нас будет двести внуков, и будут бегать вокруг наших кошей.

Они хохотали, бегали, как дети, пользуясь тем, что в кунацкой, где их устроила мать Салавата, никто их не слышал.

- Салават, ты жил с русскими... Ты не женился на русской? Русская не любила тебя? - спрашивала, ласкаясь к нему, Амина.

И Салават был счастлив, что может ей доказать свою нерастраченную любовь, нежность, верность и получить в обмен такие же доказательства...

Поутру на голубом аргамаке Салават подъехал к кочевке Бухаира. Оставив коня, он вошел к писарю.

Бухаир указал на подушку, прося сесть, но Салават остался стоять у порога.

- Отец послал меня отвести коня в подарок тебе, - сказал Салават. Тебя все боятся здесь, писарь, а я не боюсь.