И. Осипова - «В тени Лубянки…»

Сам я противодействовал такой политике, особенно в то время, когда огромная помощь капиталистического Запада спасла советский социализм от развала. Наша беседа была дружеской, но закончилась в довольно прохладной обстановке. Я не мог согласиться с полуправдой и откровенной ложью, которую провозглашали все представители духовенства, лишь повторяющие по кремлевской указке все то, что было напечатано в книге «Правда о религии в России». Я никогда не сомневался в том, что Сталин хотел выпроводить меня из страны. Я был также убежден, что некоторые люди в Москве и Вашингтоне испытывали по разным причинам подобные чувства. Когда я говорил ответственным официальным лицам не то, что говорили все, я противостоял политике, которую называли по-разному. Некоторые — благодушием, другие — умиротворением, а недавно появился новый эвфемизм — «сдерживание».

Какими же были выводы после той беседы? Я никогда не видел копию пересказа или официального донесения, удостоверяющего, что я лишился рассудка. Я не знаю, Сталин ли настоял на моей высылке из страны? Или мой отъезд явился результатом определенного влияния и интриг? Это так и осталось неизвестным. Однако через одиннадцать месяцев после Ялтинской конференции я вернулся на родину. Об обстоятельствах моей высылки, происходивших в тяжелой атмосфере морального давления и интриг НКВД, читатель узнает из предпоследней главы.

Тот факт, что я остался один не только в советской столице, но и во всей стране, вызывал озабоченность моих религиозных начальников. До войны парижская провинция ассумпционистов неоднократно пыталась прислать в Москву своего человека. Он должен был заменить епископа Пия Эжена Неве, француза по национальности, в качестве настоятеля церкви Святого Людовика Французского. Епископу, уехавшему во Францию в 1936 году по состоянию здоровья, не то чтобы было отказано в обратной визе, ему ее просто не дали. Это было сделано в нарушение МИДом официального обещания, данного до его отъезда. Все усилия Франции оказались безуспешными.

Шел одиннадцатый год моего пребывания в стране, девять из которых я провел в одиночестве, выполняя свой долг. Я был одинок в то время, как еще один французский ассумпционист был недалеко, а я не знал об этом. Это был брат Юдикаэль Николя, арестованный в Одессе, где он во время румынской оккупации начал возрождать один из наших бывших приходов. В тот момент он был узником НКВД, ожидавшим исполнения своего приговора: восемь лет каторги, которые он частично провел в одном из ужасных лагерей Воркуты. Он находился в заключении буквально через улицу, напротив церкви Святого Людовика, погибающий вместе с миллионами россиян в застенках тайной полиции.

Вместе с ним я учился в Лувене, но мы не видели друг друга с начала 30-х годов. Когда я узнал о его аресте, то обратился с просьбой о вмешательстве к французскому посланнику, а позже к послу Франции, но ни он, ни его преемник не добились результатов. Отец Фома, как он был известен, пережил свои восемь лет страданий и три года назад был репатриирован. О своей жизни в советском концлагере он написал со священническим смирением в книге «Одиннадцать лет в советском раю». Рекомендую эту книгу всем, кто хочет знать неприкрытую правду о том, как жили тогда в Советском Союзе двадцать миллионов россиян.

Мой провинциальный викарий в Нью-Йорке написал мне, что планирует прислать мне ассистента. Я был счастлив при мысли, что будет с кем разделить тяготы жизни, что он будет делать то, что я делал для епископа Пия Неве, — его общество будет мне утешением. Я надеялся на благотворные преобразования в моем служении и активизацию жизни прихода. Но мои мечты о совместном служении не сбылись при получении известия о том, что посол США в Москве вел переговоры о визе для американского ассумпциониста не как моего ассистента, а как преемника; узнав об этом, я вспомнил о встрече с посланником президента. Так вместе сложились кусочки паззла, связанные с высылкой меня из страны.

Было очевидно, что мои руководители-ассумпционисты не хотели, чтобы я уезжал. Но они столкнулись со свершившимся фактом и были бессильны противодействовать посольству США в Москве, которое договаривалось о въездной визе для другого священника при условии, что он заменит меня. Тем временем я получил письмо от провинциального викария, отзывавшего меня в США в силу вышеупомянутых обстоятельств и сообщавшего о предстоящем приезде отца Джорджа А. Лабержа [191] Справка о нем приведена в Приложении II. . Я продолжал свою службу в церкви Святого Людовика, навещал больных, отпевал умерших, крестил младенцев, выслушивал исповеди и принимал русских людей, приходивших ко мне в ризницу.