Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке

Свою окончательную позицию Ормессон сформулировал следующим образом [849]. Доказать, что Фуке получил выгоду от двух крупных пансионов в 120 000 ливров за габель и в 140 000 ливров за акцизы, невозможно. Так или иначе, с юридической точки зрения (поскольку о пансионах договаривались после выделения налоговых откупов) они ущемляли интересы откупщиков и не имели отношения к казне. Что касается непосредственного кредитования суперинтендантом казны, само по себе это не преступление. Так поступали и Мазарини, и Сервьен. Однако Фуке следовало бы уделять больше внимания формальной стороне дела, чтобы избежать подозрений в казнокрадстве. Его невнимательность переходит границы допустимого, но юридически не содержит ничего, что можно рассматривать как состав преступления. Аналогично, хранить казначейские долговые расписки было пренебрежением к надлежащим процедурам, но не доказательством преступления. Запутанная история о транзакции на 6 миллионов ливров убедительно демонстрирует, что хищение из казны планировалось, но в чью пользу – остается неясным [850].

Фуке также обвинялся в том, что «действовал как казначей» (то есть лично выплачивал деньги). Последнее являлось нарушением нормального разделения функций между суперинтендантом, который распределял средства, и королевским казначеем, который фактически выдавал деньги. Однако этот пункт Ормессон отклонил, сославшись на один из доводов Фуке: необходимо помнить, какое было время. Мазарини лично принимал участие в делах, связанных с контрактами на армейское снабжение и контролем над расходами на армию и флот. Кардинал действовал из лучших побуждений, но многие воспользовались неразберихой для собственного обогащения. Фуке, от которого постоянно требовали денег, следовал его примеру. Бывший суперинтендант считал, что обычные требования к оформлению транзакций на него не распространяются [851].

Однако Ормессон выдвинул и собственное соображение. Несколько месяцев назад, в феврале 1664 года, его встревожило, что Бартелеми Эрвар не смог удостоверить собственные инициалы на некоторых документах, предъявленных в качестве доказательств. Еще большее беспокойство возникло, когда Эрвар по собственной инициативе заявил, что не вел реестров транзакций, которые, в качестве контролера, должен был отслеживать [852]. Тогда Ормессон не поверил Эрвару и теперь риторически вопрошал: почему у Эрвара никогда не требовали предъявить эти реестры? Почему его официально не вызывали давать показания по этой и многим другим транзакциям, в которых он участвовал? [853]

На протяжении всего выступления Ормессон подчеркивал неоднозначность доказательств, а также неспособность королевского обвинения бесспорно связать Фуке ни с одним из финансовых преступлений, в которых он обвинялся. Кроме того, он понимал, что должен как-то отреагировать на заявления Фуке о том, что противники манипулировали с его бумагами, казначейскими реестрами и другими предъявленными доказательствами. Король заверяет, что отдельные бумаги изъяты по его приказу; таким образом, вопрос об изъятии документов, подтверждающих невиновность Фуке, не ставится, объ явил Ормессон. Он также не верит, что Кольбер или судьи, изучавшие бумаги, способны манипулировать с доказательствами. Однако с документами имели дело и другие люди, что привело к некорректным описаниям бумаг или ошибкам нумерации в описи. Небрежность, с которой принимались меры по сохранности документов, позволила Фуке утверждать, что документы, подтверждающие его невиновность, могли быть выкрадены кем-то еще (подразумевая – Берье). Эта вероятность, сказал Ормессон, в итоге снижает уверенность в надежности предъявленных доказательств [854].

Был еще один неразрешенный вопрос, глубоко беспокоивший Ормессона. Как известно, богатство и демонстративно роскошный образ жизни тех, кто распоряжается государственными финансами, сами по себе преступлением не являются. Но имелись прецеденты и статуты, рассматривавшие внезапный рост благосостояния таких лиц как указание на подозрительную деятельность. Исключением были лишь случаи, когда внезапное обогащение имело явный, общеизвестный, законный источник – например, удачный брак или наследство. Ормессон ясно дал понять, что не верит в наличие такого источника у Фуке, чья расточительность «переходила все мыслимые границы» [855].

Далее Ормессон задался очевидным вопросом: следует ли признать Фуке невиновным? Вовсе нет. Но доказательства его вины неполны, и рассматривать их следует в контексте своего времени. События происходили при правлении иностранца, кардинала Мазарини, незнакомого со стандартными процедурами государственного финансирования. Его пример, хотя и неумышленно, но породил много путаницы и служил Фуке защитой по многим пунктам выдвинутых против него обвинений. С учетом же всех изложенных обстоя тельств Ормессон рекомендовал признать Фуке виновным в пренебрежении должностными обязанностями и некорректном распоряжении государственными финансами ( malversation ) [856]в должности суперинтенданта. Наказанием должно стать пожизненное изгнание с конфискацией в пользу казны всего имущества, кроме небольшой суммы (50 000 ливров), которую следует передать на благотворительность [857].