Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке

Затем Пюссор рассмотрел утверждение обвиняемого, что многие из его транзакций с участием казны были возвратами средств, которые он давал государству в долг. Вопреки закону клерки Фуке принимали и выплачивали деньги, смешивая королевские финансы с его личными. Поэтому как доказать, что крупные суммы, которые Фуке якобы одалживал казне, – 900 000 ливров при осаде Валансьена или 3,8 миллиона ливров в другом случае, – действительно принадлежали ему? Возможно, он одалживал королю его же собственные деньги [888]. Откуда они брались у казны? Согласно записям, в 1656–1659 годах в казну поступало как минимум от 8 до 10 миллионов ливров ежегодно как доход от продажи королевских прав. Это и были деньги, подчеркнул Пюссор, которые Фуке «одалживал» государству [889].

Далее Пюссор обратился к незаконным пансионам, которые Фуке сам себе назначил, начиная со 140 000 ливров с откупа на сбор акцизов. Здесь, отметил он, улики имеются только косвенные, но достаточно убедительные, чтобы считать вину доказанной: участие одного из клерков Фуке, Леспена, который занимался его личными финансами, говорит само за себя [890].

Про пансион в 120 000 ливров Фуке утверждает, что он предназначался Мазарини. Но учреждающий его приказ с пустой строкой вместо имени получателя обнаружен в Сен-Манде, среди бумаг Фуке, и он признает, что получал на его основании деньги. О чем еще тут можно говорить? Довод Фуке, что эти деньги были получены в уплату долга и с разрешения Мазарини, реального получателя пансиона, Пюссор отклонил, придя к выводу, что обвинение доказано [891].

Что касается пунктов, связанных с пансионами с пошлины convoi de Bordeaux , городского ввозного налога и некоторых других, Пюссор уверял, что косвенные доказательства убедительно подтверждают, что Фуке или был их непосредственным бенефициаром, или действовал через своих сообщников. Здесь он привел имена Гурвиля и мадам дю Плесси-Бельер [892].

Однако самые сильные выражения Пюссор приберег для «государственного преступления» – плана из Сен-Манде. Он разобрал перед слушателями все детали плана и роли, которые Фуке отвел своим агентам и доверенным лицам. Фуке утверждал, что это просто «дурная мысль», направленная против Мазарини. Но Пюссор, подобно обвинению и Сент-Элену, видел в ней зарождение заговора, которому помешал только арест суперинтенданта. Он отверг довод о том, что Фуке купил и укреплял Бель-Иль с согласия кардинала. Возможно, Мазарини знал о покупке, но не мог ничего поделать с нею, пока не добился мира с Испанией [893]. Он подчеркнул исключительный размах строительства укреплений в Бель-Иле – самых мощных в королевстве [894]. Двойная должность Фуке – в качестве procureur général и суперинтенданта финансов – делала его доверенным лицом короля. Однако он злоупотребил своим положением, чтобы на королевские деньги вынашивать свой злой умысел. Воплощение заговора могло стать «гибелью для страны» [895]. Если верить мадам де Севинье, Пюссор оказался столь бездарен, что сравнил заговор Фуке с заговором коннетабля де Бурбона, злоумышлявшего против Франциска I в прошлом веке [896]. При Бурбонах на троне ссылаться на это событие – едва ли было мудро [897].

В заключение Пюссор заявил, что подобное преступление заслуживает смерти через повешение. Но, из уважения к многочисленным заслуженным родственникам Фуке, он выражает согласие, чтобы его обезглавили, как дворянина. Имущество же Фуке следует конфисковать, чтобы возместить ущерб, нанесенный королю бывшим суперинтендантом [898].

Когда Пюссор закончил, уже вечерело. Палата разошлась до следующего утра, 18 декабря. То ли помня о желании короля закончить процесс до праздников, то ли оттого, что предыдущий докладчик тщательно разобрал основные разногласия, больше никто из судей не выступал так долго, как два докладчика и Пюссор. Гизокур, выступавший в тот день первым, остановился на пансионе с соляного налога, транзакции по marc d’or и на «государственном преступлении». Он счел Фуке виновным по всем трем пунктам и подчеркнул, что «государственное преступление» было не «химерой». В то время, когда Фуке обдумывал эти действия, государство было слабым, королевской власти приходилось бороться с восстаниями и беспорядками в Нормандии и повсюду. Он согласился с рекомендацией Сент-Элена: смертная казнь и конфискация [899].

Ферриоль, в своей обильно пересыпанной латынью речи, охотно согласился, что Фуке виновен в многочисленных финансовых преступлениях, сообщником в которых являлся Гурвиль [900]. Он также признал Фуке виновным в государственном преступлении [901]. Ферриоль напрямую связал сокрушительное налоговое бремя 1650-х годов с непомерной расточительностью Фуке. Хотя он представлял парламент Меца [902], но родом был из Дофине [903]и рассказывать пред почел о родной провинции. В 1658 году сборщики налогов в Дофине самым безжалостным и грубым образом отобрали у населения более 300 000 ливров. Речь шла о примерной стоимости одного бастиона Бель-Иля или водопада в Во [904]. Распалившись, Ферриоль стал презрительно обличать общественное мнение Парижа. Ведь раньше столичное общество осуждало Фуке, а теперь капризно требует его оправдать. Но чувства народа, живущего в провинциях, совсем другие. Тяжелые налоги, от которых страдал народ, шли на укрепление Бель-Иля и «преступные удовольствия» Фуке. За одним его столом проедалось столько, что хватило бы накормить миллионы [905]. С учетом всех этих преступлений Ферриоль присоединялся к рекомендации Сент-Элена [906].