Андрей Кондрико - Система казачьего самоуправления в рамках российской государственности на примере Запорожской Сечи в середине XVII – конце XVIII вв.

Схожей чертой Запорожской Сечи и пиратских объединений Антильских островов было и то, что и пираты, и казаки руководствовались «обычным правом». У них не было письменного права, и их жизненные устои держались на обычаях. Если пиратов спрашивали, почему они поступают так, а не по-другому, то ответ упирался в береговой обычай братства. Так, например, к пиратским обычаям относилось изгнание из братства клятвопреступника, которого впредь никогда не принимали. Также могла применяться высадка на необитаемом острове с ружьем, небольшим запасом воды, свинца и пороха. Наказание за изнасилование, неповиновение командиру, пьянство и некоторые другие преступления зависело от обстоятельств. Так, вдали от врагов наказанием могло служить лишение доли в добыче, а вблизи их наказание было одним – смертная казнь. За вероломное убийство пирата привязывали к дереву, при этом он сам выбирал, того человека, который его казнит [209]. Система наказаний в Запорожской Сечи имела сходные черты с пиратской, но отличалась большей суровостью за преступления внутри братства. В пиратской среде было и много обычаев, которые не были чужды запорожцам. К таким обычаям можно отнести заключение флибустьерами договора перед походом. Он назывался по-французски шасс-парти (la chasse-partie – «охотничье жалованье). В этом документе детально расписывалась, какая доля добычи причитается капитану и остальным членам команды.

Флибустьерам, как и запорожцам, были присущи взаимовыручка, поддержка друг друга в любых жизненных ситуациях. Это выражалось, например, в том, что флибустьеры перед боем обнимались, выражая взаимное согласие, и клялись быть друг за друга до смерти. Такая атмосфера братства влияла на внутренние социальные отношения и социальную организацию внутри пиратской команды. Суровая жизнь флибустьеров таила в себе постоянную угрозу гибели, поэтому принципы взаимной поддержки были необходимы для выживания. Это привело к тому, что каждый член команды должен был найти себе компаньона. Между компаньонами формировались наиболее доверительные отношения. Обычай заводить себе компаньона назывался по-французски «матлотажем» (le matelotage). Это слово происходит от голландского морского термина «mattenoot», который означал «совместное обладание постелью». Связно это с тем, что команда корабля делилась на две смены. Поэтому, когда половина пиратов несла вахту, вторая их половина была свободна. Это позволяло иметь на судне одну кровать на двоих [210]. «Матлотаж» охватывал всю пиратскую команду. Многие компаньоны совместно владели имуществом и заботились друг о друге при ранении или в случае болезни. А. О. Эксквемелин пишет: «Друг к другу пираты относились заботливо. Кто ничего не имеет, может рассчитывать на поддержку товарищей» [211]. В Запорожской Сечи же аналогом «матлотажа» был институт побратимства, хотя и с большим сакральным оттенком. Сечевики всегда могли рассчитывать на помощь товарищей. Удачливые походы флибустьеров приводили к грандиозным кутежам. Такое поведение характерно и для запорожцев. Подобные действия определенным образом тоже помогали большему сплочению. Институт «молодчества», существовавший в Запорожской Сечи, можно соотнести со званием юнги во флибустьерской среде. После получения необходимых навыков и проверки на соответствие и те, и другие становились полноправными членами своего братства. Для того, чтобы в товариществе не накапливались противоречия, ни сечевики, ни пираты не были жестко привязаны к нему. Так флибустьеры могли сойти на берег, где хотели, либо уйти в другую пиратскую команду [212]. Сечевики тоже были вольны покинуть товарищество.

Наиболее разительное отличие запорожских казаков и флибустьеров Карибского моря, на первый взгляд, можно увидеть в религиозности и соблюдении морально-религиозных норм. Как известно, запорожцы исповедовали православное христианство. Кроме того, исповедование православия было одним из условий приема в Сечь. Такое положение являло мощный импульс к объединению казаков и выступало мощной идеологической основой, которая позволяла им формулировать четкие цели существования Запорожской Сечи. Запорожцы и, главным образом, сечевики жили в соответствии с устоявшимися церковными правилами и обычаями, соблюдая религиозные праздники и по возможности установленные посты. Они также делали большие пожертвования монастырям, лучшую часть добычи жертвовали сечевой церкви, совершали паломничества, в том числе на святую гору Афон. Многие казаки к старости уходили в монастыри. В самой Запорожской Сечи находилась Покровская церковь, вокруг которой строилась жизнь казаков. Конечно же, о флибустьерах такого сказать невозможно, но, несмотря на то, что многие считают флибустьеров людьми нерелигиозными, такое утверждение не может быть верным. Об этом свидетельствуют многочисленные факты. Очевидно, что среди флибустьеров встречались безбожники, но большинством среди них всегда были верующие люди. Религиозного единства среди пиратов не было, хотя в большинстве своем они были христианами разного толка: французские гугеноты, английские пуритане, голландские кальвинисты, католики и др. – однако это не мешало им объединять свои усилия. Зачастую протестанты рассматривали грабеж испанских и португальских колоний и кораблей как религиозную войну с папистами, а не только как средство пополнения доходов. Религиозной войной оправдывали грабежи на турецкой и крымской земле и запорожцы. К концу XVII в. в среду флибустьеров влилось большое число французов, воспитанных в католической вере. Им и другим католикам приходилось грабить единоверцев испанцев и португальцев, но они почтительно относились к церквям и другим католическим святыням. Так, например, Р. де Люссан, описывая захват испанских поселений, свидетельствовал о том, что сначала французские флибустьеры отправились в местный католический собор и там пели Те Deum, а затем начали грабеж. При захвате города Никоя, который не заплатил пиратам выкуп, они подожгли его, но следили, чтобы церквям не был нанесен урон, а образы святых из частных домов они переносили для сохранения в эти церкви [213]. Известно, что флибустьеры молились за столом перед едой и перед сражением, а при разделе добычи каждый из них давал клятву на Библии. Если какой-нибудь пират был уличен в нарушении клятвы, то его лишали доли в добыче в пользу остальной команды. Такую долю могли отдать как дар в какую-нибудь часовню [214]. Утаивание добычи, как и у запорожцев, считалось преступлением. Есть сведения о том, что на корабле капитана Ч. Свана в команде был астролог, в обязанности которого входило предупреждать пиратов об опасностях. В среде пиратов были распространены многие суеверия [215]. Известен также случай, когда к пиратам вместе с пленными попал католический священник, и французский капитан Даниэль попросил его провести обедню. Но во время богослужения один флибустьер стал вести себя неподобающе, а на замечание ответил богохульством. Этот пират сразу же был застрелен капитаном, а остальные получили предупреждение. Священник в награду получил раба и несколько награбленных вещей [216]. Жестокость пиратов во время грабежей зависела от морального уровня команды. Поэтому происходили и откровенные зверства. Так, например, У. Бистон, докладывая о нападении французских пиратов на Ямайку в 1649 г., помимо обычных злодеяний отметил: «они разрешили неграм изнасиловать некоторых женщин, другим женщинам они отрезали груди, так что с такой бесчеловечной жестокостью никогда не действовали даже турки или язычники» [217]. Справедливости ради необходимо отметить, что и запорожцами совершались очень жестокие поступки. И это давало повод полякам и туркам описывать их как варваров без веры. Подобным образом испанцы рассматривали флибустьеров как нелюдей и извергов. Но ведь сами испанцы их тоже не щадили.