Муслим Мурдалов - Шамиль – имам Чечни и Дагестана. Часть 1

Ни одна сакля не была освещена, нигде не пылал ни один очаг, и только ружейный огонь, словно тысячи блесток снега при восходящем солнце, сверкая время от времени то там, то сям, освещал собою и аул, и окружавшую местность.

Боковые фасы рассыпались по всем направлениям аула и, между прочим, строго исполнили отданное приказание: выламывая прикладами двери сакель, поражая штыками встречавшихся на пути защитников, врываясь внутрь неприятельских жилищ, они не тронули ни одной беззащитной женской или детской головы, хотя видели десятки их прижавшимися в угол и покорно ожидающими своей смерти. Ни одна нитка, ни одна чашка не были сдвинуты с места. Но в тоже самое время, предоставляя чеченским семействам спасать себя, как знали и умели, солдаты, тем не менее, моментально разводили огонь и зажигали саклю за саклей. Вскоре во многих местах скользнули к небу красные языки, повалил дым, и аул загорелся в разных углах. Тут уж обе стороны видели друг друга в лицо, и каждый из защитников, не желавший или не имевший возможности бежать, не мог уже укрыться ни за саклей, ни в какой-либо яме, ни в кукурузнике или саманнике, ни во всяких прочих местах.

Переднее каре, оставив всю эту работу на долю своих товарищей, не обращая внимания на сыпавшиеся справа и слева пули, неслось прямо, по указанию наших проводников, к противоположной крайней стороне аула, где был наибский двор. Двор этот был обнесен высокою оградою, которая охраняла его независимо от общего кругового вала и, подобно самому аулу, имел одни только ворота. Ворота были крепкие, из-за ограды трещал беглый ружейный огонь, но все это не остановило одушевившихся солдат. В несколько секунд вход во двор был вскрыт, и карабинеры с егерями почти вперегонку кинулись к наибской сакле. Тут, невдали от наружных дверей, стояли на передках два орудия – цель набега и предмет одушевления атакующих. Но орудия не были беззащитны: возле них, на них, за ними толпилась партия отчаянных мюридов, которые, встретив нападающих залпом из винтовок, обнажили шашки и решились защищать свое достояние до последней капли крови. В наших рядах поредело: десятки жертв пали почти у колес орудий, но за то остальные, огласив воздух последним «ура!» как львы, кинулись вперед, разметали штыками неприятельскую толпу и овладели трофеями. Не останавливаясь на этом, часть из них ворвалась в саклю Талгика, где, между прочим, никого уже не было, затем в погреба и в другие помещения, уничтожила и разметала встретившийся запас пороха, артиллерийских принадлежностей, овладела в разных местах найденным ею оружием и чрез несколько минут явилась обратно с новым трофеем – наибским значком. Сакля уже пылала.

Все это свершилось гораздо быстрее, чем доброму старому солдату выпить крышку водки, так как известно, что он пил ее всегда не торопясь.

Пока солдаты были заняты своим делом, наши проводники, со своей стороны, также не медлили. Они хорошо знали, где заключены двое приговоренных к казни, и, вскрыв яму, вытащили их на свет божий. При фантастическом отливе огня загоравшейся сакли, глазам всех представились выдвинувшиеся из земли две фигуры, с оковами на руках и на ногах. Пламя на минуту скользнуло по их бледным, истощенным, изможденным лицам и осветило радостную, торжествующую улыбку на их губах. Окопы тотчас слетели с освобожденных и взамен их в руках их заблестело оружие. Отсюда все эти лица кинулись по тому направлению, где содержались остальные заключенные; но старания их были излишни, потому что другие восемь человек были уже свободны и находились под караулом наших солдат. Сюда же приказано было сдать и первых двух.

Однако медлить было нечего: хотя аул от неприятеля был очищен, но впереди, и даже подальше в лесу, шла оживленная перестрелка, усиливавшаяся с минуты на минуту и доказывавшая, что не все еще кончено, что не менее серьезные вещи еще предстоят впереди. Все дело теперь состояло в том, чтобы отступить быстро, но не впопыхах, и непременно в порядке, – иначе бой мог бы обратиться среди темной ночи в единоборство, а, следовательно, и в ожесточенную резню.

Тут нужно было то самое хладнокровие и та распорядительность офицеров, которые поддерживали порядок до минуты вступления войск в аул, – и следует отдать справедливость преимущественно майору Оклобжио, а за ним капитану Мансурадзе и остальным офицерам, что они не потеряли головы ни от сотни окружавших их смертей, ни от успеха и удачи, сопровождавших наше нападение: приказав как можно скорее прибрать наших раненых и убитых, они, вместе с трофеями, живо оттянули все роты к выходу, потом за аул и здесь построили их к отступлению. Пропустив вперед, пока на руках людей, взятые у Талгика орудия, а вслед за ними и боковые фасы, майор Оклобжио, со своим авангардом, примкнул к заднему каре, не трогавшемуся все время с места у входа в аул, и, впредь до соединения с Ляшенко, принял на себя, согласно прежде отданному ему бароном Меллером приказанию, распоряжение всеми отступавшими ротами.