Яков Нерсесов - «Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 1 - от А до Л

Затем в 1799 г. грянула очередная для монархической Европы война с революционными французами: англичане надавили на австрийцев и тем пришлось униженно просить императора Павла Петровича, взамен своих неоднократно битых Бонапартом полководцев, направить в Италию сколь прославленного, столь и чудаковатого (это надо признавать открыто!) старика Александра Васильевича Суворова. Павел – гроссмейстер Мальтийского рыцарского ордена – разъяренный захватом французами Бонапарта по пути в Египет острова Мальта, разрешил «русскому Марсу» спасти европейских кесарей от революционной чумы. Константин Павлович уговорил отца дозволить ему повоевать под началом лучшего бабушкиного военачальника. Он уже давно просился у отца на войну: ему ведь было без малого 20 лет! Отец-император отпустил его… волонтером. В этом случае обязанности царского отпрыска были весьма неопределенны, но в тоже время его присутствие в армии, как бы подчеркивало значение, придаваемое войне российским императором. Павел покинул Петербург позже Суворова и бросился его догонять, проинформированный о феноменальной стремительности передвижений старого полководца. Его сопровождала небольшая свита в лице хорошо знавшего «русского Марса» по предыдущим кампаниям генерала от инфантерии Дерфельдена с его адъютантом, генерал-майора Сафонова («дядьки» -наставника Константина), адъютантов Е. Ф. Комаровского (1769—1843) и А. Я. Ланга (1775 – после 1830), офицера лейб-гвардии Измайловского полка Озерова, пары пажей, доктора, хирурга и берейтора.

После приемов и балов в Вене Константин догнал-таки Александра Васильевича. Об их «исторической» встрече рассказывали разное, порой, противоположное: в общем, встретились два эксцентрика – старый и молодой! И в первом же для него жарком деле под деревней Бассиньяно последний так «объегорился» (здесь более уместно другое нелитературное выражение!) , что у старого полководца чуть не вылезли от гнева глаза из орбит! Пользуясь своим высоким статусом, великий князь, знавший только лишь вахтпарадный фрунт, вынудил заслуженного боевого генерала Розенберга опрометчиво ввязаться в бой с численно превосходящими силами французов. Последние быстро потеснили русских. Более того, конь великого князя понес того в самую гущу схватки. Хорошо еще, что дюжий казак изловчился и не дал Константину попасть… в плен. Но потери были, и немалые и, Розенберг, оправдываясь перед Суворовым, вынужден был указать на главного виновника неожиданно случившегося конфуза. Для непобедимого «русского Марса» это было невероятным событием и он, естественно, потребовал к себе «на ковер» Великого Князя! Разговор у прославленного старика с заносчиво-хамоватым юнцом царских кровей был долгий – очень долгий! Доподлинно осталось неизвестно, что Суворов сказал Великому Князю К. П. Романову (на самом-то деле Гольштейн-Готторпу), но тот вышел от него весь красный, со слезами на щеках. Разгневанный старик устроил взбучку княжеским адъютантам, пригрозив им отправкой лично к… государю! Ничего более страшного они себе, естественно, не представляли. Непредсказуемый Павел Петрович мог запросто закатать их за промашку с его сыном «за Можай», вернее… в Сибирь! Александр Васильевич прекрасно понимал, какую «свинью ему подложил» государь-император и предпочел после бассиньянского конфуза подстраховаться, приказав увеличить конвой Великого Князя с 20 человек аж до 100! Ненароком что снова случиться с Его Императорским Высочеством!

Правда, Е.И.В. с той самой поры весь поход «знал свое место». Только с разрешения Суворова он появлялся в его кабинете, причем, входил на цыпочках и молча слушал рапорты и приказы командующего, если спрашивали его мнение, то высказывался и весьма толково. Александр Васильевич счел вздрючку достаточной и в своих донесениях императору считал нужным похваливать царского сына. И тот действительно отличился при Нови, за что и получил от своего строгого батюшки орден Св. Иоанна Иерусалимского и 50 тыс. рублей – деньги по тем временам огромные. Наравне со всеми Константин Павлович преодолевал все тяготы Швейцарского похода, когда при переходе через Альпы одна треть (правда, не все согласны с такой цифрой) русских солдат погибла от голода, холода, сорвавшись в пропасти или в жестоких штыковых атаках на горных перевалах. Все это время Великий Князь шел пешком в авангарде Багратиона, правда, за ним – царским сыном – хорошенько приглядывали и адъютанты, и дюжие казаки. Как-никак это была не гатчинская потеха, а война по-суворовски: стремительно и решительно – бескомпромиссно! В Муттенской долине Константин на свои деньги (за 40 червонцев) купил для солдат две грядки картошки – хоть как-то скрасившие их полуголодный быт. После необыкновенно пронзительно-патриотической речи Суворова поредевшие русские войска собрались с последними силами и вырвались из французского полуокружения. Русский Марс получил от благодарного Павла I генералиссимуса, а Константин Павлович – титул цесаревича (20.10.1799), который присваивался только и исключительно наследнику престола. Не исключено, что этим придворным «маневром» отец-император мог намекать – кого он на самом деле видел своим наследником!? Недаром же, он лично написал сыну: «Герой, приезжай назад…» По возвращении он приветливо трепал сына по щеке (что было признаком его особого расположения!) , обнимал, публично звал героем и даже советовался с ним по вопросам удобства военного обмундирования, на что тот правдиво отвечал: прусская форма для ведения войны по-суворовски, т.е. мобильно – не подходит никак. Отец разозлился, впал в амбиции и лишил новоиспеченного цесаревича своего царского благоволения, отправив его с глаз долой – муштровать разболтавшихся кавалергардов (или все же, лейб-гвардии Конный полк?) – «белую кость» царской гвардии. Так бывает: от любви до ненависти – один шаг, и с императорами, в том числе. Как результат, в Константине Павловиче, преодолевшем все тягости и ужасы Итальянского и особенно Швейцарского походов без всякого послабления, вновь проснулся животный страх перед непредсказуемым отцом. И он сам принялся лютовать среди кавалергардов, правда, с оглядкой: в ту пору на военном суде любой корнет мог легко засудить гвардейского полковника, но все же, не цесаревича.