Яков Нерсесов - «Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 1 - от А до Л

В 1784 г. из ласковых ручек скончавшейся воспитательницы Софьи Ивановны Бенкендорф «внучик Костик» (так он по-детски подписывался в своих записочках бабушке) попал под сугубо мужской надзор, вызванного императрицей из-за границы угодливо-раболепного генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова. Ему была предназначена роль няньки. Еда, порядок, прогулки, гардероб – вот его круг обязанностей и не более того. Все остальное контролировала властная бабка-императрица.

Интересно, что в свое время, когда в 1787 г. Екатерина собиралась в свое, ставшее потом знаменитым, путешествие по покоренным крымским землям – на полгода, то посчитала непременным взять с собой и обоих своих внуков: не доверяя их воспитание родителям! Последние попытались было слабо возразить, но безуспешно. Перечить ей, как известно, мало кто умел. Спасло ситуацию внезапное заболевание… в ту пору уже 8-летнего Константина ветрянкой. Бабушка сжалилась (откладывать путешествие по этой причине уже было никак нельзя!) и Сашуня с Костиком так и не поехали с бабушкой Катей в «далекие края».

Потом, когда в 1792—94 гг. Польша начала практически исчезать с карты Европы, кое-кто из услужливых высокородных поляков (например, Станислав Потоцкий) дважды обращались к Екатерине с просьбой возвести на польский престол Константина, но бабушка категорически отказывала, мотивируя это тем, что великому князю пришлось бы стать католиком и навсегда отречься от прав на русский трон. Тем более, что в результате затеянного Третьего раздела Польши она уже исчезала с политической карты Европы. И тем не менее, спустя почти 20 лет именно «внучика Костика» его старший брат-император отрядит «держать в узде» буйных поляков…

Тогда же на его жизненном пути оказался воспитатель швейцарец Лагарп. Но в силу ряда причин он гораздо больше уделял внимания, несомненно, более одаренному старшему брату Александру из которого бабка-императрица готовила просвещенного монарха. Тем более, что российский престол по бабушкиным раскладам Константину никак не грозил. Солдатики, пушечки, сабельки – вот его главные игрушки! И наш Великий Князь все расставлял и расставлял солдатиков вперемежку с орудийными батареями (артиллерия стремительно входила в моду среди военных той поры!) по просторным залам бабкиного Зимнего дворца. И, тем не менее, и ему приходилось познавать то, что предначертала своему старшему внуку-любимцу их премудрая бабушка-государыня. В результате получилось, что «первоклашка» Костик вынужден был учиться на равне с «третьеклассником» Сашенькой (разница между ними была в год и семь месяцев) . Это всегда не просто и, тем более, когда братья столь разнятся по природным данным (это еще мягко выражаясь!) . Дело в том, что как-то – на упрек в нерадивости по сравнению с прилежнейшим и вдумчивым Сашулей – сам Костик весьма однозначно и доходчиво расставил все точки над «i» в вопросе «кто есть кто» среди братьев: «Он – царь, а я – солдат, что мне перенимать у него!?» И это была сущая правда: наш отрок Великий Князь обожал становиться в одну шеренгу с солдатами (в том числе, «потешными») и маршировать до упаду. Фрунтовик он был знатный – весь в отца! И тот его за этот «характерный штрих в портрете» очень ценил! В общем, Константина следовало учить иначе, в другом темпе, другим тоном, возможно, другим учителям и даже другим предметам в отличие от его изящного, многогранного и очень-очень «извилистого» братца впоследствии неспроста прозванного «нашим ангелом» и более того – «непрозрачным».

К «избыточно живому» (упрямому, яростному и капризному) Костику, порой, покусывавшего Лагарпа (!), приставили чрезмерно снисходительного Карла Ивановича Остен-Сакена, чей умственный потенциал у большинства современников вызывал очень большие сомнения. Как результат, из Константина рос хам, чувствовавший свою вседозволенность! Под бабушкин смех «внучик Костик» копировал несуразные «повадки» своего отца. Более того, он приводил в состояние шока свою матушку Великую Княгиню Марию Федоровну, беременную своим третьим сыном (будущим императором Николаем I, мужчиной гренадерского роста) похабными остротами типа «За всю свою жизнь не видывал такого живота: там хватит места на четверых! Ха-ха-аа!!!» Императрица—«бабка» впадала в умиление и цитировала подобные «остроты» (казарменные шуточки!) «внучика Костика» своим высоколобым иностранным корреспондентам, в частности, Гримму. Ему все прощалось – все сходило с рук. И лишь после того, как на приеме в честь шведского короля Густава Адольфа IV, которого его геополитически мыслящая бабка рассчитывала вскоре женить на своей старшей внучке, он отчебучил совершенно невероятную непристойность (назвал генерал-губернатора Санкт-Петербурга А. Н. Самойлова самым большим… пердуном в городе!) , его по приказу императрицы посадили-таки под домашний арест, впрочем, не надолго. У бабушки Екатерины не было принято наказывать внуков, изолированных ею от родителей и среди которых она особо выделяла только Сашеньку, видя в нем единственном достойного наследника российского престола. Упрямый как осел «внучик Костик» – во многом очень похожий на ее сына Павла – ее все больше и больше раздражал. Так он и рос нелюбимым сыном и внуком, сам признавая, что из него мало что путное может вырасти: «В 12 лет я ничего не знаю, не умею даже читать. <<���…>> Знание мое и прилежание достойны армейского барабанщика…». Дальше – больше: солдаты, из подаренных ему к 16-летию в потешный отряд дюжих молодцов, порой, сплевывают в снег выбитые царственным кулаком передние зубы; избит им до крови прусской капральской палкой (фухтелями, шомполами) бравый майор; с одного удара завален великим князем старый граф Штакельберг и т. д. и т.п., вплоть до замятого уже в царствование императора Александра I «мутного» дела о странной смерти молодой вдовы португальского посла, сексуальнопривлекательной госпоже Араужо, «жившей немножко блудно» и якобы зверски изнасилованной Константином и его свитскими офицерами. С Лагарпом он, в конце концов, расстался, но потом написал ему прочувственно-покаянное письмо с ироничной припиской: «… будьте уверены, что вы мне всегда будете очень дороги. Осёл Константин».