Коллектив авторов Лебедев С. В., предисловие и - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Однако беглец назвал себя на этот раз настоящим именем. Он был привезен в Ковно со своим адъютантом и казначеем и, по приговору военного суда, повешен 146 146 Граф Муравьев отзывается о Мацкевиче так: «человек необыкновенно ловкий, деятельный, умный и фанатик. Он пользовался большим влияниен в народе, беспрестанно формировал шайки и появлялся в разных местах губернии (Ковенской). Хотя шайки его были неоднократно разбиваемы нашими отрядами, но он умел сам ускользать от преследования и формировать новые» (Записки графа М. Н. Муравьева. Глава I. Вступление). .

Теперь скажу несколько слов о наших «отцах-командирах», подвизавшихся в правление генерала Назимова. 2-я гвардейская дивизия молодецки отслужила свой срок. Как офицеры, так и солдаты выказали себя истыми сынами русского народа, всегда проявлявшего геройство в борьбе за Отечество. Война людей родит; она же переворачивает вверх дном регламентацию мирного времени. Так было и в 1863 г.

При партизанской войне главною боевою единицею оказалась рота, а не полк. Полковники, капитаны стали играть первые роли, а генералы являлись персонажами без речей. Начальник 2-й гвардейской дивизии, генерал Б..., в мирное время считался великим тактиком по знанию старых и новых уставов. На разводах, парадах и маневрах он являл энергию, находчивость, даже творчество, а с 1863 г. я, по крайней мере, не слыхал о нем другого отзыва, как «военный генерал в мире и мирный генерал на войне».

Из бригадных и полковых командиров 2-й дивизии отличился один командир Финляндского полка, Ганецкий; о прочих я не слышал, и желательно, чтобы кто-нибудь из очевидцев пополнил этот пробел.

Зато не только в моей, но и в памяти многих сохранились имена полковников Ченгеры и Алхазова, капитанов л.-гв. Московского полка Крамера, л.-гв. Павловского - Тимофеева и многих других.

Теперь перехожу к личности и деятельности М. Н. Муравьева. В настоящее время обнародованы его собственные записки и множество рассказов, исследований и воспоминаний о нем очевидцев и сослуживцев. Все это я не могу считать непогрешимым, опровергать же тоже ничего не желаю

Военные начальники уездов имели всегда доступ к начальнику края; они имели право входить в его кабинет днем и ночью без доклада, поэтому пишу только то, что видел и слышал сам.

Начну с наружности, уже теперь затемненной временем, как бронза на памятнике. Вообще редкий монумент передает в совершенстве фигуру и черты усопшего героя, так как обыденный тип его и характерные особенности, видимые при жизни, с трудом поддаются изображению. Муравьев был роста выше среднего, но казался ниже от полноты и сутуловатости. Курносое лицо с широкими скулами, большие, умные серые глаза, чрезвычайно проницательные - вот его наружность. Михаил Николаевич носил только небольшие щетинистые усы. Голова его в то время уже значительно облысела, и на передней ее части, поверх лба, оставалась одна длинная прядь, или чуб, обыкновенно приглаженный щеткою; но при занятиях и в раздумье Муравьев начинал теребить свой чуб до того, что он вытягивался вперед и торчал как рог. Когда же Михаил Николаевич приглаживал его, - это значило, что решение принято и волнение успокоилось.

Впрочем, в его наружности замечательны были не черты лица, не характерность фигуры, а общее выражение и необыкновенная типичность всех особенностей, вместе взятых. Больше всего поражали с первого же раза строгая неподвижность его лица и спокойный, пристальный взгляд всегда серьезных, умных глаз. Этот взгляд, острый как кинжал, проникал в душу и заставлял дрожать виновного. Когда Муравьев сердился, он только краснел, пыхтел и теребил свой чуб, но лицо его не искажалось, взгляд не разбегался, глаза не мутились, и голос никогда не возвышался до крикливости, а напоминал зловещее рычание льва, идущего на добычу. Громадная житейская опытность этого замечательного человека изощрила до совершенства его природную способность распознавать людей по первому взгляду. Он умел найти способных и надежных людей, умел привлечь их к себе, возвысить, отличить, но сейчас же вкладывал, втискивал человека в ту форму, в те условия, в какие ему было нужно. Людей способных, но и самостоятельных, словом таких, как он сам, Муравьев недолюбливал. Это был властитель по природе, по призванию и по привычке. Умнее, тверже, энергичнее себя он никого не выносил. Ему надобны были исполнители, разумные и деятельные, он требовал повиновения, но сознательного и беспрекословного. Всякую красномолвку, недомолвку, лживку, лукавку, немогузнайку Муравьев прожигал, как огнем, своим громадным здравым смыслом и беспощадною логикою. Это прежде всех испытали передовые люди польской интеллигенции, особенно те, которые пробовали стать на нейтральную почву, то есть одинаково опасались и законной русской, и подпольной польской власти, тогда как середины не могло быть. Уловка служить и нашим и вашим не удавалась даже евреям. Как только Муравьев был назначен, к нему явился в Петербург 147 147 Домейко исходатайствовал себе позволение приехать в Петербург чтобы избавиться, как он говорил, от преследования мятежников (Записки гр. М. Н. Муравьева. Глава 1-я. Вступление). виленский предводитель дворянства Домейко, в то время уже действительный статский советник, камергер со Станиславскою лентою через плечо. Когда он назвался, Муравьев озадачил его вопросом: