233 Гравюра «Все сословия стреляют в денежного дьявола», вторая половина XVI в. Amsterdam. Rijksmuseum. №RP-P-1950-412.
Обличение алчности. Представители всех сословий: клирики (от монахов до папы) и миряне (от королей до простолюдинов) — палят из различных орудий по дьяволу, воплощающему грех стяжания. В его руках несколько тяжелых кошелей, тело покрыто монетами, а на нос водружены очки (как на сатирических изображениях алчных менял и банкиров?).
234 Иероним Босх. Иоанн Богослов на острове Патмос (фрагмент), ок. 1490–1495 гг. Berlin. Gemäldegalerie. № 1647А.
Дьявол, притаившийся за спиной Иоанна Богослова, который записывает свое Откровение.
235 Иероним Босх. Искушение св. Антония (фрагмент), ок. 1500–1510 гг. Lisbon. Museu Nacional de Arte Antiga. № 1498.
Недалеко от св. Антония Великого стоит один из его искусителей — бес-священник в очках. Он что-то читает (служит антимессу?) по синей дьявольской книге.
Как можно было прочесть в «Физиологе», сова любит ночь и бежит от солнечного света — точно так же иудеи отвергают Христа и предпочитают тьму свету [265] Strickland 2007. P. 223–224; Hirsch 2010.
. На гравюре Шёна сверху приводится цитата из Евангелия от Иоанна (3:20): «Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его». А слева дана предшествующая строка: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (3:19).
236 Эрхард Шён. Сова, боящаяся света (Das Lichtscheue Eule), ок. 1540 г. Gotha, Herzogliches Museum (Landsmuseum).
237 Иллюстрация к первому изданию «Корабля дураков» Себастьяна Бранта (Базель, 1494).
Тщеславный собиратель книг, который обложился томами, но ни бельмеса в них не понимает и приумножает не знание, а пыль. Шутовской колпак с бубенцами демонстрирует его глупость. Он водрузил на нос очки, но они не прибавят ему мудрости. На других сатирических изображениях того времени в очках за преподавательской кафедрой часто сидит осел — пустобрех, который ничему не может научить.
Очки не помогают полуслепой сове прозреть, а напоминают о ее помрачении. Атрибут учености и книжной культуры, очки на рубеже Средних веков и Нового времени превратились в излюбленный инструмент сатиры. Во многих сюжетах они использовались для осмеяния псевдомудрости, заносчивого невежества и алчного крючкотворства [237]. В очках часто щеголяли лжеучителя, мошенники, шарлатаны всех мастей, шуты, безумцы и обезьяны — изображая их в костюмах клириков, докторов или юристов, художники высмеивали напыщенную лжеученость [266] Craig 1992. P. 119–120; Hardi 2007. P. 32З–З26; Frugoni 2011. P. 26–27.
[238]. Значение очков, как и любого атрибута, который может толковаться как in bono , так и in malo , зависело от контекста, а этот контекст нам далеко не всегда очевиден.
238 Улыбающийся шут. Нидерланды, ок. 1500 г. Stockholm. Nationalmuseum. № NM 6783.
Шут в колпаке с ослиными ушами и с жезлом- маротом в руке, прислонив руку к щеке, с ухмылкой глядит на зрителя. Этот жест визуализирует фразеологизм «смотреть сквозь пальцы», т. е. равнодушно взирать на зло, происходящее вокруг. Очки в руках шута, видимо, указывают на его нравственную слепоту или равнодушие.
В конце 1520-х гг. антверпенский мастер Квентин Массейс написал сцену, которую потом копировали и варьировали на свой лад многие другие художники: двое мужчин сидят за столом, заваленным монетами; один из них, водрузив на нос очки, что-то записывает в регистр; второй, ухмыляясь, глядит на зрителя и указывает пальцем в книгу [239]. Эта двоица, которую историки принимали за банкира и его клиента или за двух менял, видимо, представляет сборщиков налогов [267] Silver 1977. P. 82–88.
. Они получали процент от собранного, а потому были весьма заинтересованы в том, чтобы выбивать подати до последней монетки. Как гласила фламандская поговорка, «ростовщик, мельник, меняла и сборщик налогов — четыре евангелиста Люцифера» [268] Ackroyd, Billinge, Campbell, Kirby 2003. P. 55.
. Судя по перекошено-злобной физиономии второго персонажа, Массейс рисует их без особой симпатии. Кучки монет, регистр и записи, лежащие на полке сверху, обличают алчность и крючкотворство. Возможно, что очки — тут просто нейтральная бытовая деталь, ведь работа с документацией, действительно, ослабляет глаза. Однако общий контекст подсказывает, что скорее они напоминают о моральной слепоте персонажа, который ведет бухучет. В одной из недавних работ искусствовед Ларри Силвер предложил взглянуть на эту деталь под иным углом зрения [269] Silver 2015.
. В Позднее Средневековье очки превратились в иконографический атрибут умеренности ( temperantia ) — одной из четырех кардинальных добродетелей (наряду с благоразумием, справедливостью и мужеством).
Читать дальше