Оскар Шервин - Шеридан

На Грейт-Куин-стрит Шеридан трудится над двумя пьесами: «Государственным мужем», сатирическим произведением Джона Дента, и «Жителями лесов», фантастической драмой, оссиановской по духу и сентиментальной, в которой раскрывается свойственный Шеридану романтизм.

В этих делах и занятиях проходят месяцы, предшествующие завершению «Школы злословия». Гаррик горячо интересуется работой Шеридана над пьесой, которая из двухактной разрастается в пятиактную, а Колмен читает ее вслух Берку и Рейнолдсу. Высказываются самые разнообразные догадки относительно ее содержания. Лондонцы сгорают от любопытства.

Премьеру пьесы чуть было не пришлось отложить из-за возни, поднятой мелкими политиканами. В Лондоне как раз в это время проходят выборы гофмейстера, и в качестве кандидата оппозиции баллотируется Уилкс. Ему противостоит стервятник Хопкинс (конечно, не Хопкинс-суфлер, а другой Хопкинс, торговец), обвиняемый противниками в делишках, подобных тем, которыми занимался один маклер, одалживавший деньги несовершеннолетним. И вот власти предержащие, опасаясь, как бы сатирические выпады против ростовщиков не сыграли на руку Уилксу, в последний момент отменяют разрешение на постановку пьесы. Однако Шеридан тотчас же направляется к лорду Хертфорду, тогдашнему лорду-гофмейстеру, который, обратив все это дело в шутку, дает разрешение ставить пьесу.

Уже объявлена премьера, а у суфлера еще нет на руках текста пьесы, и автор дописывает ее последние сцены в большой спешке. На последней странице он выводит:

«Наконец-то закончил.

Слава богу.

Р.-Б. Шеридан».

Суфлер добавляет:

«Аминь!

У. Хопкинс».

Представим себе, читатель, что мы очутились на шумных улицах Лондона туманным вечером, незадолго до начала спектакля. На Пел-Мел уже появилось несколько фонарей, мерцающих во тьме, но мы с вами пробираемся к театру Друри-Лейн при неверном свете факелов, которыми, крича, размахивают сопровождающие нас факельщики. Носильщики в ливреях доставляют к дверям театра роскошные портшезы; впрочем, постояв у входа, мы заметим, что дамы и господа из высшего общества чаще приезжают в наемных экипажах. Театр осаждает веселая и живописная толпа желающих посмотреть новую пьесу Шеридана. Вынув билет — полоску бумаги, дающую нам право сидеть в партере, — мы вместе с лавиной зрителей бросаемся занимать места в первых рядах. Центрального прохода в партере нет, поэтому нам приходится пробираться вперед, перелезая через скамьи, у которых, слава богу, не имеется спинок. Женщины вскрикивают от страха, что им того и гляди размозжат голову, причем поведение многих суровых британцев, прокладывающих себе путь в толпе локтями и коленями, дает известные основания для подобных страхов. Сами не зная как, мы вдруг прочно усаживаемся на твердую скамью неподалеку от сцены.

Партер, галерка, ложи — все заполнено до отказа. Кругом давка, суматоха, шум и гам. В общем гомоне слышатся неистовые крики, похожие то на гоготанье стаи диких гусей, то на рев медведей, то на вопли обезьян. И, конечно, отовсюду доносятся свистки, гиканье, шиканье, выкрики, громкий смех:

«Ду-ду-ду... Гоните его в шею!.. А ну, кому апельсинные дольки?.. Портвейн и сидр в бутылках!.. Дверь закройте... Да, ей- богу, там еще есть место... Ради всего святого, попросите вон того господина сесть... Капельдинер, как мне пробраться в четвертый ряд второго яруса?.. Шляпу снимите... Тише, тише!.. Народу сегодня — как сельдей в бочке!.. Вытурите отсюда этого мерзавца... Не толкайтесь же, черт возьми, совсем раздавили!.. Ну и манеры у вас... Уберите локти, вы мне ребра переломаете... Это ваш парик?.. Нет, вон той дамы... Ну-ка, дорогой, выйдем отсюда — тебе придется дать мне сатисфакцию... Посмотрите-ка, олдермен Крэми с невестой — сам старый, скрученный подагрой, а она совсем девочка. Вот что значит богач!.. Ах, нет места? Так отдавайте обратно деньги, грабители!.. Сударыня, вы очаровательны, в вас столько грации... Простите, сударь, не понимаю... Что ты говоришь, голубушка?.. Клянусь честью, сейчас я тебе, трус несчастный, закачу такую оплеуху... Ничего не говорю, радость моя, я просто перчатку обронила... Так завтра у фруктовой лавки?.. Да я тебя так отхожу палкой — своих не узнаешь!.. Придете? Ровно в двенадцать... Право, сударь, вы слишком много себе позволяете... Не толкайте мою жену... Это я ее толкаю? Да вы шутник!.. Послушайте, капельдинер, это мои места? Нет? Тогда я иду обратно... Здесь не пройти... Ничего, пройдете как-нибудь».