Зигфрид Фишер-Фабиан - Александр Великий. Мечта о братстве народов

В ходе археологических изысканий обнаружилось и еще одно косвенное свидетельство тщательно подготовленного поджога: все драгоценные предметы, вероятно, были заранее унесены из обоих залов; ученые, производившие раскопки, ничего не нашли из тех сокровищ, которые, несомненно, должны были здесь находиться.

Итак, археологи подтвердили правоту Арриана — и ничем не опровергли доводы Квинта Руфа. Это лишь кажущееся противоречие. Ибо даже если вся акция и была спланирована, осуществляли ее подобно празднеству в честь Диониса. Как представляется, в действительности пожар Персеполя был для античного мира апофеозом и предвестником новых событий. В его пламени исчезла целая эпоха, и из пепла родился новый мир. Он должен был стать, по мнению Александра, грандиозным огненным символом грядущих перемен. «Страшная азиатская страна, о царь и господин, повержена в прах», — говорится в «Персах» Эсхила.

Шираз, город роз, поэтов и соловьев, — по крайней мере он был им когда-то — сегодня является местом, откуда начинается путешествие к руинам Персеполя. Чтобы преодолеть восемьдесят километров на такси, потребуется не менее часа; почтовому автобусу понадобится значительно больше времени. Последний участок дороги длиной десять километров становится абсолютно прямым, словно начерченным по линейке, и ведет к террасообразному сооружению, примыкающему к Кут-и-Рамат, «горе Благосклонности». Кажется, что в прозрачном, словно стекло, воздухе над широкой равниной колонны царского зала врастают в небо. Когда подходишь ближе, то замечаешь, что из семидесяти двух колонн, несущих перекрытие, сейчас сохранилось лишь тринадцать. Но и этим тринадцати угрожала опасность, когда в 1979 году радикальные «стражи исламской революции» хотели взорвать их вместе со всем сооружением, ибо все то, что существовало в Иране до ислама, было, по их мнению, творением дьявола. Жители соседних деревень, вооружившись винтовками, охраняли тогда подъезд к храму и предотвратили это варварство. Они боялись потерять важный источник своих доходов, если иностранные туристы перестанут ездить к знаменитым развалинам.

Вид Персеполя все еще производит глубокое впечатление. Фризы протяженностью в общей сложности до семидесяти метров, остатки Стаколонного зала, седловидные капители, увенчанные фигурами быков, львов и грифонов, которые держали кедровые балки; рельефы во дворцах Дария и Ксеркса с изображением сидящего на троне, защищенного Ахурамаздой царя (которые когда-то светились яркими многоцветными красками); ворота Всех стран с их гигантскими быками — на всем этом лежит тень былого величия. Разрушения настолько сильны, что нужно собрать всю силу своей фантазии, чтобы перенестись в далекое прошлое, в давно ушедшие времена, когда Ахемениды строили эти дворцы и верили, что они подарят их государству вечность.

Когда Александр возвратился из похода в Пасаргады, вторую резиденцию Великих царей, где отдал дань уважения гробнице Кира Великого, он (наверное, впервые) взглянул на «дело рук своих»: черные от копоти руины Ападаны. Вечером ему доложили о приходе персидского жреца, который вырвал себе волосы и разодрал в клочья одежду и спросил, знает ли царь о том, что вместе с дворцами сгорела также библиотека с тысячами глиняных табличек и папирусных свитков, и среди них — написанные на 1200 пергаментах из телячьей кожи священные книги, которые содержали учение Заратустры, пророка Ахурамазды?!

После того как обе столицы — Персеполь и Пасаргады — были заняты, Александр объявил, что «война отмщения» официально прекращена, и распустил войска государств, входивших в Коринфский союз. В отличие от греков, которым царь никогда по-настоящему и не доверял, с воинами-фессалийцами он расстался весьма неохотно: где бы ни испытывала их судьба — у Граника, при Иссе, на равнине у Гавгамел, во время долгих переходов по территории противника, — в их храбрости и верности он не усомнился никогда. Он предоставил солдатам право самим решать, будут ли они продолжать служить ему или нет, увеличив их жалованье втрое. И было довольно много таких, которые согласились остаться, ибо уже не могли себе представить иной жизни и опасались свидания с родиной. Те же, кто решил вернуться, награждались по-царски: каждый пехотинец получал 1.000 драхм (около 4.000 немецких марок), каждый воин-конник — 6.000 драхм.

Александр вручил стоящему во главе тех, кто решил вернуться, — македонянину Эпокиллу — подарки для своей матери и, кроме того, письмо. Видимо, передано было все же не одно письмо, а несколько, потому что на большинство ее посланий он не отвечал. Она продолжала предостерегать его, убеждать, упрекать — в особенности по причине его граничащей с мотовством щедрости, о которой до нее доходили слухи.