Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

«“Болезненные произведения”, – с горечью цитирует он в своих записных книжках отзывы критиков. – Но самоё здоровье ваше есть уже болезнь. И что можете знать вы в здоровье?» [361]

Итак, русская революция есть, по Достоевскому, болезнь, свидетельствующая о духовном здоровье. Но рано или поздно организму следует избавиться от этого недуга. Приятие интеллигенцией «народной правды» должно положить конец вековому недомоганию, ибо обе «стороны» обладают неким одноприродным нравственным кодом. Что же это за «код»?

Русский народ – социалистичен по своей природе (только не в западном, а в «истинно христианском» смысле). Поэтому русские революционеры, отрицающие буржуазную цивилизацию, невольно ставят себя в ряды славянофилов, этой цивилизации также не приемлющих.

Всё это Достоевский так и именует: «мой парадокс».

Согласно этому «парадоксу», давний спор западников и славянофилов всего лишь «великое недоразумение», «ошибка ума, а не сердца». Русские западники – «революционеры только в Европе, и если бы сумели отнестись к себе сознательно, то в России эти революционеры должны бы стать консерваторами…» [362]

Как видим, подобная точка зрения достаточно «фантастична».

Но опять-таки: является ли она искусным софизмом, «игрой ума» или же в своих поистине удивительных обобщениях писатель опирался на какие-то реальные моменты социальной и духовной действительности?

По логике Достоевского, «истинный» русский социализм, отвергающий социальные последствия западной цивилизации, должен всеми силами противиться утверждению этой цивилизации на русской почве. Но если так, то русские революционеры обязаны стремиться к консервации в России тех форм социальной жизни, которые препятствуют победе буржуазного строя. Идея достаточно «реакционная», если брать её в отвлеченном виде. Весь вопрос в том, что именно хотел консервировать писатель и какой миропорядок желал он созидать [363].

Для Достоевского идеал социальной справедливости мог бы скорее всего осуществиться именно в России – в силу внутренней антибуржуазности («христологичности») русского национального духа [364].

И для автора «Дневника», и для народников нравственный и социальный инстинкты русского народа как бы совпадали. Но отсюда делались прямо противоположные выводы.

Историческая формула Достоевского предполагала сохранение и развитие антибуржуазных сторон национального духа.

Историческая формула народников, настаивая на сохранении общины (т. е. на своеобразной «консервации социализма»), ставила условием дальнейшего прогресса разрушение тех самых общественных форм, которые, по мысли Достоевского, как раз и были призваны гарантировать этот прогресс.

Но можно ли в связи с этим ставить в упрёк Достоевскому идеализацию реально существующей исторической власти? Такой идеализации у него нет.

Есть другое: представление о том, какой именно должна быть монархическая Россия.

Это далеко не одно и то же. Тут можно скорее говорить не столько об идеализации исторического самодержавия, сколько об «идеализации идеалов».

Достоевский не был ни революционером, ни консерватором в обычном смысле этого слова. Его «революционный консерватизм» (если воспользоваться выражением Ю. Самарина) простирался гораздо далее, нежели полагали и те, и другие.

«…Потрудитесь… постичь Достоевского в его пушкинской речи, об окончательной мировой гармонии !» [365]– восклицал Константин Леонтьев, не могущий без негодования слышать о подобной «нелепости».

Очень любопытно: К. Леонтьев критикует писателя по тому же поводу, что и оппоненты «слева» (хотя критикует как раз «наоборот»). И его, и их упрёки в адрес Достоевского основаны на одних и тех же положениях Пушкинской речи. Совпадение по меньшей мере странное, свидетельствующее о внутренней амбивалентности самих этих положений.

К. Леонтьев «ловит» Достоевского на очень знаменательной аналогии: «О “всеобщем мире” и “гармонии”… заботились и заботятся, к несчастью, многие у нас и на Западе»: В. Гюго, Гарибальди, Прудон, Кабе, Фурье, Жорж Санд [366]. Подбор имен достаточно выразителен, да и сам намек – тоже ясен: то, к чему стремится Достоевский, давно известно и есть не что иное, как космополитическая, эвдемоническая и антихристианская утопия.

К. Леонтьев – весьма последовательный мыслитель. Недаром Победоносцев с истинно пастырской заботливостью посылал Достоевскому его статьи, направленные против Достоевского же.