Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Впрочем, мы не претендуем на территорию, обозначенную г-ном Кувалдиным как «Поле битвы – Достоевский». Ибо известно: поле битвы остаётся мародёрам.

24 мая 1863 г. Александр II повелел прекратить издание журнала «Время». Это была самая серьёзная репрессия против печати, предпринятая после смерти императора Николая. Приостановленные ранее «Современник» и ещё более нетерпимое «Русское слово» просуществовали ещё три года. Протянули несколько лет и неуживчивые издания Ивана Аксакова. Журнал братьев Достоевских, не выделявшийся особым радикализмом, пал первым.

В его гибели была своя закономерность. «Умеренный, но честный и исполненный великодушных симпатий», – так определил Герцен политическую физиономию запрещённого издания. И почти в тех же словах характеризует своё детище сам Ф. М. Достоевский. «…Наш журнал был честный журнал». Оценка довольно общая, но, очевидно, в глазах Достоевского, как, впрочем, и Герцена, это условие являлось достаточным.

28 вышедших книжек «Времени» никогда не привлекали такого внимания, как, например, оба некрасовских журнала или, скажем, то же «Русское слово», о которых имеются монографические исследования В. Евгеньева-Максимова, Ф. Кузнецова, М. Теплинского и др. Правда, и само «Время» просуществовало недолго – всего-навсего около двух с половиной лет. Но, пожалуй, ни один отечественный журнал со столь короткой биографией не занимал такого значительного места в истории русской журналистики и – что не менее важно – в истории русской общественной мысли.

Действительно, судьба «Времени» необычна. Блистательный успех журнала в самом начале – и удивительное равнодушие читающей публики при его падении; искренний призыв к общественному единству – и страстная полемика с ведущими органами почти всех направлений; торжественное обнародование новой доктрины – и почти неприметное исчезновение её с исторической арены, какой-то слишком поспешный обрыв традиции, «позор, забвенье, тишина».

И потом, спустя годы – периодически обостряющийся интерес именно к тем «проклятым вопросам», которые впервые были «наивно» подняты на страницах журнала.

Современники спорили со «Временем» несколько пренебрежительно, свысока: так увлёкшемуся ребенку снисходительно разъясняют его заблуждения. И – через три десятилетия – неожиданные признания: «Ни в одном из журналов рассматриваемой эпохи мы не найдем такой глубокой психологии, такого внутреннего движения и напряжения, как во “Времени”» [1167].

В. С. Нечаева предприняла фактически первую попытку систематического изучения этого журнала [1168]. Подчёркиваем – именно журнала. Автор поставил, казалось бы, простой, но в то же время самый необходимый вопрос, который, как это ни странно, до сих пор никем не ставился: что же такое «Время» как организм, как целое? Благодаря этому мы впервые получаем представление о конкретной постановке всего дела.

Книгу Нечаевой можно условно разделить на две части: в первой раскрываются реальная история журнала, принципы его организации, его взаимоотношения с цензурой. Во второй части исследуется содержание «Времени»: его отношение к крестьянской и судебной реформам, к проблемам экономического развития России, к вопросам народного образования и культуры. Подробно характеризуются художественный, критический и «учёный» разделы. Отдельную главу исследовательница посвятила проблемам русской истории на страницах журнала.

В 1920-х гг. дочь Михаила Михайловича Достоевского Е. М. Манассеина-Достоевская передала В. С. Нечаевой, в то время начинающему учёному, редакционные бумаги из архива своего отца. Разбирая записи в старой гонорарной книге, Нечаева устанавливает авторов некоторых анонимных статей, уточняет вклад в журнал отдельных его сотрудников. Что само по себе, заметим, уже немало. Но тут есть ещё и другая сторона.

Через много лет после закрытия «Времени» Ф. М. Достоевский должен был печатно опровергать печатно же распространяемый слух, будто его покойный брат затягивал выплату гонораров нуждавшимся сотрудникам и вообще поступал с ними не вполне добросовестным образом. Тогда, в 1876 г., Достоевский защищал память брата при помощи, так сказать, эмоциональных доводов. Ныне, анализируя финансовую отчетность столетней давности, исследовательница подтверждает правоту его слов с цифрами в руках.