Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Он полагает, что у Паши не было оснований обижаться на него: «Я не кто-нибудь для тебя, чтоб со мной тебе так щепетилиться». Он возвращает – очевидно, по настоянию дарителя – присланную ему недавно фотографию маленькой Веры [1091]: надо полагать, требование такого возврата оскорбило его ещё больше, нежели полученные обратно злосчастные 25 рублей.

«Если ты, – заключает автор письма, – хотел радикально разорвать со мною, то пусть судит тебя собственное сердце; если же нет, то продолжай уведомлять иногда о себе; я в судьбе твоей всегда принимал искреннее участие. Впрочем, ничего не навязываю, как хочешь». Он подписывается: «Тебя любящий Ф. Достоевский»: дверь к примирению остаётся открытой.

Итак, сохранилось только одно письменное свидетельство конфликта – указанный «выговор» Достоевского от 11 декабря 1874 г. При чтении этих строк, замечает правнук П. А. Исаева А. А. Донов, «не покидает чувство неловкости за действия всех участников этих событий. Фёдор Михайлович держался достойно, но некоторая неуверенность в речи выдаёт его внутреннее смятение» [1092]. Пожалуй что так, хотя тон письма достаточно внятен и строг. Некоторое смущение можно заметить разве лишь тогда, когда речь касается письма Анны Григорьевны. Вряд ли Достоевский кривит душой, утверждая, что он не ведал о неожиданном демарше супруги. Следует согласиться, что ей «досталось» за непрошеную инициативу. И уж конечно, можно не сомневаться, что Достоевский долго не мог простить Паше Исаеву его благородный жест .

«Отослав 25 р., ты разрываешь со мной…» – вновь повторяется в письме от 23 февраля 1875 г. Ситуация, однако, изменилась. Не прошло и трех месяцев после размолвки, как Паша, смирив гордыню, просит очередные полсотни. Рискуя нарваться на новый отлуп, Достоевский посылает 30 рублей: «Причём считаю нужным предупредить тебя, что и впредь не в состоянии буду, в настоящем положении моём, помогать тебе» [1093]. В письме, весьма раздражённом и жёстком по тону, он заявляет также, что не будет больше платить Пашины долги и отказывается без конца ходатайствовать перед влиятельными знакомыми об устройстве его на службу. («Главная рекомендация, – писал Достоевскому по этому поводу Майков, – конечно, Ваше имя, которое и заставляет только хлопотать» [1094].) Впрочем, об этом писалось уже не раз, но все угрозы оставались на бумаге, что вынужден признать и сам пишущий, который как бы цитирует ход Пашиных рассуждений: «“Когда надо, напишу ему (отчиму. – И. В. ), и опять для меня всё сделает” – вот как ты, вероятно, думаешь обо мне».

Автор письма требует от пасынка, чтобы тот не манкировал местом, которое приносит ему 75 рублей в месяц («на это жалованье ещё можно прожить»). Сюжет с воспитательным домом не затрагивается, поскольку, судя по всему, ребёнок оттуда взят.

Ключевое слово, которое находит Достоевский для аттестации поведения пасынка, – «фыркать». Паша, обидевшись, «фыркает» на отчима («на меня-то!»), «фыркает» на сослуживцев и на самое место службы. Не остается без внимания и «фырканье» в адрес Анны Григорьевны, которой Паша «как ни в чем не бывало» передал свой поклон. «Замечу тебе, друг мой, что это чрезвычайно неприлично с твоей стороны; такой поклон, после твоей выходки <���…> есть непозволительная бесцеремонность». Та гипотеза, что бесцеремонностью могло бы почесться письмо Анны Григорьевны, не обсуждается.

Ночная кукушка всегда перекукует дневную: Достоевский окончательно принимает сторону жены. «Ни поклонов, ни извинений твоих ей не нужно; это знай твёрдо. (Выделенные слова как бы дискредитируют то действие, которое Паша, кажется, и не планирует. – И. В. ) Переменят об тебе мнение лишь тогда, когда ты поступками своими заставишь уважать себя как хорошего человека». Именно таким глобальным, однако трудноосуществимым призывом – «стать наконец хорошим человеком» (благо ещё, что не «положительно прекрасным»!) – заканчивается письмо.

Но вряд ли подобную тональность можно объяснить исключительно влиянием вечной недоброжелательницы Паши. Достоевского по-прежнему коробит неистребимый инфантилизм великовозрастного отца семейства, его заносчивость, иждивенчество и неумение уживаться с людьми. Тем временем увеличивается собственная семья: Анна Григорьевна беременна четвёртым ребёнком.

Из четырёх – выживут двое.

В июне 1875 г. Достоевский пишет в Москву Елене Павловне Ивановой (к ней, своей отдалённой, не кровной родственнице, он едва не посватался в 1866 г.). Осведомляясь о Паше и сообщая между прочим, что он, Достоевский, недавно заплатил за пасынка его петербургский долг 25 рублей (таким образом, в очередной раз нарушив собственные грозные обещания), автор письма добавляет: «Впрочем, думаю, что Паша обо мне не говорит дурно (слишком было бы ему стыдно это), но жена его дело другое» [1095]. Не вполне ясно, по каким основаниям (может быть, после истории с воспитательным домом?) привечаемая Достоевскими Надежда Михайловна должна нелестно отзываться об отчиме мужа.