Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Собственно, Майков не сообщает ничего нового. Но любопытно бы знать: не напоминает ли Достоевскому рисуемый образ – его собственных ранних героев, некую помесь Мечтателя с господином Голядкиным? И не улавливает ли он в пасынке – пусть неполно и отдалённо – какие-то свои молодые черты? (Например, свою собственную амбициозность, явленную в письмах к опекуну, П. А. Карепину, когда подопечный настоятельно требовал причитающуюся ему долю наследства.) [1068]Ведь недаром отписано Майкову: «Ветрогон он большой, правда; да ведь я, может быть, в его лета, ещё хуже его был (я помню)» [1069]. Он не выставляет себя в качестве эталона и образца. И – старается быть снисходительнее к другим.

Но не принадлежит ли Паше Исаеву ещё одна – может быть, тайная – роль?

В том семейном пространстве, которое пытается контролировать Достоевский, Паша – зона нестабильности, непредсказуемости, риска. Он «не отпускает» отчима (да простится нам это сравнение) наподобие рулетки, которая требует постоянных расходов и где никакие ставки не гарантируют выигрыш. Паша – фактор постоянной опасности и тревоги, лицо, требующее перманентной заботы и в известной мере раздражающее заботящегося. Но, может быть, такой неустойчивый семейный баланс внутренне необходим Достоевскому – как одно из условий его творческого существования? Может быть, этот «момент неопределённости» показан строю его души, и если б, положим, Паши Исаева не было, его, наверное, следовало бы придумать.

…После лишения доверенности (а точнее – доверия) Паша долго не подаёт признаков жизни. Наконец спустя год он прерывает молчание. В Дрезден (а Достоевские снова там) приходит письмо.

«…Я имел некоторое основание подумать, – отвечает Достоевский Исаеву 6 (18) января 1871 г., – что ты питаешь на меня претензию насчет всего этого прошлого дела со Стелловским – и дивился твоей раздражительности и самолюбию» [1070].

Следует, однако, признать, что основания для «раздражительности» у Исаева были. Тем радостнее получить адресату большое Пашино письмо, из которого можно вывести заключение, что автор – совсем не злопамятен. По прочтении Достоевский даже делает Паше комплименты сугубо профессионального свойства: «Роман в нескольких частях, присланный тобою под видом письма твоего, – чрезвычайно утешил меня и чрезвычайно мило написан. Значит, не без дарований же ты, Паша, если в состоянии так хорошо написать!»

Он вообще не упускает случая похвалить его способности и хоть как-то поощрить самолюбие (вернее, направить его в нужное русло).

Ещё летом 1868 г. он пишет Паше из Веве: «Судя по письму твоему ко мне (то есть по тому, как оно написано), думаю, что ты можешь работать над судебными бумагами. Ты пишешь очень порядочно, и с этим тебя поздравляю» [1071]. О том же с удовлетворением сообщается Майкову: «Письмо он написал складно. Я порадовался, что он может излагать дело ладно и без ошибок» [1072].

Для Достоевского это умение – важный отличительный знак. Грамматический и стилистический прогресс, которого добивается Паша, свидетельствует в глазах отчима о возмужании души. «Роман» же, о котором упомянуто с улыбкой и который Паша прислал «под видом письма», увы, до нас не дошёл. Очевидно, тем, от кого зависела сохранность архива, такого рода источники представлялись малозначительными и не заслуживающими интереса. Линии Исаевых в глазах потомков надлежало выглядеть недокументированной и вообще маргинальной.

В письме 1871 г., где поощряются литературные дарования пасынка, Достоевский не упускает возможности повторить то, о чём толкует при каждом удобном случае: «Суди же теперь, друг мой, если б ты хоть сколько-нибудь прежде поучился, ведь сколько бы ты мог тогда извлечь из своих природных способностей? Сколько бы разнообразного применения могло открыть им образование?» Он заклинает Пашу умножить усилия, ибо тяга к знаниям (даже и в преклонном возрасте, до которого пасынку ещё далеко) свидетельствует о благородстве натуры. Он ставит в пример Паше его родного отца, который «был человек образованный, даровитый, добрый и простодушный» [1073]. Правда, ни словом не упоминается о сведшей его в могилу напасти: кажется, Исаев-младший ей не подвержен.

Но Паша не желает учиться. Он хочет – жениться.

Об этом его намерении первым в сентябре 1870 г. сообщает Аполлон Николаевич Майков:

Юмор жизни меня зовёт: Ваш Паша женится. Приходил ко мне сияющий, хорошо одетый, со своими пробивающимися усиками и с обручальным кольцом на пальце. Женится. Уж ничего не поделаешь. Надо принять как совершившийся факт. Она «такая миленькая», что нельзя не жениться [1074]. Он очень желал, чтобы я Вас расположил в пользу его брака. Вот я и располагаю.