Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Взаимоотношения русских писателей с цензурными инстанциями России – это, как сказал бы один романист, «вечная ночная тема». Она в равной мере имеет касательство и к истории государства, и к судьбам литературы. Без учёта этого фактора русская словесность неполна.

Существенно не только восстановить первоначальный авторский замысел и проследить судьбу произведения после того, как поставлена точка. Не менее важно выяснить позицию государственной власти, отношение её к отдельным представителям отечественной культуры, ценностям, этой культурой созидаемым.

Исследование цензурного механизма, его характера и направленности позволяет оценить «литературную политику» государства, которая иногда диктуется не столько трезвым стратегическим расчётом, сколько тонким социальным инстинктом. Этот инстинкт, эта «бдительность высшего порядка» оказывается зачастую роковым для произведения, созданного автором, с, казалось бы, вполне «благонадёжной» репутацией. Охранительная интуиция действует в подобных случаях как бы «независимо от имени» и в конечном счёте приводит к цензурному вмешательству. Достоевский умер при позднем взлёте всероссийской и на пороге мировой славы. Можно было бы думать, что обстоятельство это, равно как и закрепленная за автором «Бесов» «надёжная» политическая репутация, гарантировали его посмертные издания от каких бы то ни было цензурных поползновений.

Но дело обстояло не столь просто.

Приводимые ниже материалы, извлечённые главным образом из ленинградских архивохранилищ, позволяют проследить посмертное отношение к Достоевскому со стороны цензурного ведомства, выяснить социальную и психологическую мотивацию запрещения тех или иных его текстов, схватить, так сказать, саму динамику административной мысли [573].

Значительная часть документов разыскана нами в архивах министерства народного просвещения: в обязанности его Учёного комитета, высочайше учреждённого в 1856 г., входило «предупреждение распространения в публике таких издаваемых частными людьми всякого рода учебных книг и руководств <���…> кои по своему достоинству не заслуживают одобрения и не обещают той пользы, какой от издания сего рода желать надлежит» [574].

Законодательство 1860-х гг. о печати не затронуло прерогатив этого малоизвестного широкой публике органа. Более того, созданный в 1869 г. особый отдел Учёного комитета постепенно сосредоточивает в своих руках цензуру всех книг для так называемого «народного чтения», а также всех сочинений, поступающих в библиотеки низших и средних учебных заведений. Изучение журналов заседаний Учёного комитета даёт весьма интересные сведения о таковой его деятельности.

Достоевский не был обойдён вниманием этого учреждения.

8 марта 1885 г. (т. е. спустя четыре года после смерти писателя) особый отдел Учёного комитета рассматривает две брошюры: одна содержит рассказы «Столетняя» и «Мужик Марей», вторая – «Мальчик у Христа на ёлке» (все из «Дневника писателя» 1876 г.) [575]. Вопрос о допущении этих рассказов в библиотеки средних учебных заведений и народные школы был представлен на усмотрение тринадцати членов Учёного комитета [576]. О рассказах Достоевского давал заключение И. П. Хрущов [577]. «Оба эти рассказа, – благосклонно замечает он о “Столетней” и “Мужике Марее”, – составляют счастливое исключение из тех отрывков и рассказов из произведений Достоевского, которые включены были в книгу О. Миллера “Русским детям из сочинений Достоевского”. Исключительный характер рассказов состоит в том, что в них не очерчивается мир страданий, порождённых особого рода развратом и преступными деяниями целой среды, в которой действуют надорванные люди, будущие преступники».

Кратко изложив содержание «Мужика Марея», докладчик ставит в заслугу автору, что в этом рассказе «отражено мягкое, ласковое чувство грубого и чёрствого на вид мужика».

Но одобрив в общем представленный рассказ, Хрущов отмечает некоторые досадные, на его взгляд, отступления от «правды жизни»: «Автор как бы особенно умиляется тому, что крепостной, не думавший и не гадавший тогда о свободе крестьянин, был исполнен нежности к барчонку. Мы не разделяем этого удивления: никого так не любили искренно крестьяне, как детей своих господ. Не раболепство городской дворни, а свежая, непритворная ласка и любовь мужиков обдавала господских детей, когда они приезжали в село своё», – так элегически завершает Хрущов разбор «Мужика Марея».