В недавнем прошлом, начиная с 30-х годов XX в., эта тема много раз поднималась, особенно в риторике идеологических войн, холодных и горячих, между «свободным миром» и разными вариантами «тоталитарных» и авторитарных режимов. Она не лишена оснований, но, как я стремился показать, переоценивает различия между Афинами и Спартой и недооценивает то, в какой мере также и в Спарте был возможен выбор и велись дискуссии об основных принципах и просто о боевых решениях.
Стихотворение Камерона заканчивается риторическим вопросом:
Что люди будут говорить о нас,
Феспийцах в Фермопилах?
Что ж, на самом деле, очень многое: сегодня, например, существует официальный мемориал семистам феспийцам наряду с памятником спартанцам в самих Фермопилах. Но мы должны со всей откровенностью добавить то, чего не сказали феспийцы Камерона: пожертвовав семью сотнями, они, похоже, пожертвовали абсолютно каждым феспийцем, который мог позволить себе экипировку гоплита — все сто процентов корпуса гоплитов против всего четырех процентов со стороны спартанцев. Отрезвляющая, но также и облагораживающая мысль.
Но вот разразилась Вторая мировая война, и даже разочарованный У.Х. Оден смог слегка вдохновиться Фермопилами в своем постбрехтовском стихотворении «Сначала харч, потом мораль». «Все, что мы просим, — писал он, — это:
Хороший обед, чтобы бодро
маршировать левой
и удержать Фермопилы».
Для реального жизненно важного поведения в первые ужасные годы той войны этот простой призыв бледнеет на фоне смысла легенды о Леониде. Леонид и его «три сотни» оказались столь же важными «Немногими» для истории Древней Греции и Спарты, как для британской истории летчики в битве за Британию, которых приветствовал премьер-министр Уинстон Черчилль в 1940 году, и сравнение между ними было очевидным. Вопреки широко распространенному заблуждению, Англия не была единственной европейской страной, в 1940 году все еще активно противостоявшей нацистской Германии и державам фашистской оси. Была еще Греция, как было известно из первых рук Робину Берну, британскому историку классической древности, заброшенному на парашюте в тыл в качестве офицера связи вместе с другими историками. Позже он трогательно посвятил свою превосходную монографию 1962 года Персия и греки «Грекам 1940 года», косвенно напоминая своим читателям, что в то время у Британской империи в Европе был единственный союзник, который еще не был ни под нацистско-фашистским ярмом, ни зависимым от советской империи (тогда еще связанной пактом о ненападении с Германией). Подтекст у Берна заключался в том, что в 1940 году греки, заявив решительное «нет» попытке оккупации страны итальянскими фашистскими союзниками Гитлера, повели себя вполне достойно своих предшественников в Фермопилах 480 года. Тень лорда Байрона безусловно кивнула бы им в знак согласия и одобрения.
Однако не у всех профессиональных историков античности так сияли глаза. К июню 1941 года грекам не удалось предотвратить оккупацию своей страны нацистской Германией, чьи вооруженные силы почти неизбежно вторглись через Фермопилы. Через три года, в критическом 1944 году, когда Греция все еще была оккупирована, вышел примечательный коллективный труд Слава, что является Грецией , дань уважения современным грекам. В своем разделе Маркус Нибур Тод из Оксфордского университета, вопреки соблазну крайнего восхваления ключевой роли спартанцев в освобождении Греции от потенциальных иноземных захватчиков, дал выверенную научную оценку, которая не посрамила бы Геродота [121].
Столь же дефляционным было элегическое стихотворение Константина Трипаниса «Феромопилы 1941», которое заканчивается словами:
Чужестранец еще придет в Спарту,
Но он известит о смерти австралийского фермера.
Леонид просто был раньше.
Это раздражающее культурное вторжение из Нового Света и обманчивое сальто назад в 480 г. до Р.Х. — литературные тропы, вполне достойные выдающегося университетского профессора, министра культуры в греческом правительстве, редактора и переводчика великолепной Penguin Book of Greek Verse (1971).
Возможно, в тот период мировой истории было невредно воздержаться от чрезмерного восхваления древних спартанцев. Ибо в годы Второй мировой войны не только предположительно хорошие парни воспевали Фермопилы. Нацистский Третий рейх занимался тем же самым. Он воистину породил свою долю «спартоманов», как немецкий историк античности Стефан Ребених сочувственно называл тех, кто «восторгался идеей того, что люди на берегах Рейна и Эврота были связаны в расовом отношении и имели общее нордическое происхождение». В 1936 году, во время «Гитлеровских игр», пропагандистских Берлинских Олимпийских игр, этот тип расового мистицизма спровоцировал неистовое возбуждение. Раскопки Немецкого института археологии на афинском кладбище Керамикос обнаружили опознаваемые скелеты спартанцев, некоторым из которых были даже присвоены имена в сопровождающей почтительной надписи.
Читать дальше