Михаил Бойцов - Зодчие, конунги, понтифики в средневековой Европе

Предположение Й. Деэра о «круглой» форме камелавкия Константина I выглядит убедительно, но, боюсь, останется недоказуемым. Ведь как П. Э. Шрамм и Й. Деэр, так и другие исследователи, занимавшиеся раннесредневековыми камелавкиями (в связи с историей не только тиары или митры, но и «закрытой» императорской короны), требовали от людей прошлого, пожалуй, чрезмерной точности в словоупотреблении. Слегка вытянутые вверх продолговатые заостренные шапки и шлемы наверняка могли описываться современниками просто как «круглые» — ведь им не было дела до тяги сегодняшних историков к точным определениям [24] См. об этом: Kolias T. Kamelaukion // Jb. der österreichischen Byzantinistik. 1982. Jg. 32/3. S. 493–502. Одного этого простого соображения достаточно, чтобы опрокинуть всю концепцию Э. Пильтц, предположившей (во многом на основе анализа терминологии), что закрытая корона-камелавкий заимствована Юстинианом у остготов, а те, в свою очередь, переняли ее у персов. Победа в Готских войнах 535–554 гг. якобы и отразилась в легенде о том, что корону императорам принесли с неба, см.: Piltz E. Op. cit. Впрочем, ее теория крайне сомнительна уже из-за предположения, что римский император будет заимствовать форму своей короны у варварского царька, пусть даже и побежденного. О том, как обычно выстраивались векторы зависимости, см.: Бойцов М. А. Символический мимесис — в средневековье, но не только // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории — 2004. Вып. 6. М., 2005. С. 355–396. .

Скепсис по отношению к возможностям того формального метода, которым пользовались как П. Э. Шрамм, так и Й. Деэр, выразил и Б. Зирх, сочтя малоубедительными едва ли не все предположения, прозвучавшие в ходе дискуссии между этими двумя учеными [25] Sirch B. Op. cit. . Тем не менее он сделал из трудов своих предшественников два, думается, вполне справедливых «позитивных» вывода. Во-первых, папский камелавкий не мог относиться к обычному епископскому облачению, потому что Константина I в его константинопольской поездке сопровождали итальянские епископы [26] Строго говоря, Liber pontificalis сообщает только о двух епископах, отправившихся вместе с папой, причем Никита, епископ Сильва-Кандиды, скончался по дороге (LP. Vol. 1. P. 389–390). Таким образом, из «итальянских епископов» рядом с папой при его въезде в Константинополь мог быть только Георгий, епископ Порто. , но камелавкий упоминается только в связи с ним одним. Соответственно камелавкий следует в любом случае рассматривать как особое облачение именно папы Римского. Во-вторых, этот убор не литургический (в отличие от будущей митры), поскольку Константин I надел его при вступлении в город, а не во время богослужения. Появление камелавкия автор считает проявлением «растущего политического влияния папы», но не объясняет, почему оно должно было получить именно такое внешнее выражение [27] Sirch B. Op. cit. S. 90. .

Дело несколько проясняется, когда Б. Зирх позволяет себе и еще одно, на первый взгляд совсем уже скептическое, допущение, исходя из ныне отвергнутого предположения, что автором интересующей нас части Liber pontificalis был Анастасий Библиотекарь (ум. 878/879) — человек незаурядной судьбы, широкого кругозора и немалого политического опыта [28] См. о нем прежде всего: Devos P. Anastase le Bibliothécaire // Bysantion. 1962. Vol. 32. P. 97–115; Wolter H. Anastasius Bibliotecarius // LexMА. Bde. 1–9. Bd. 1. Lachen am Zürichsee, 1999. Sp. 573–574. . Ведь Анастасий, работавший примерно полутора веками позднее описываемых им событий, мог перенести современную ему символическую практику в прошлое, чтобы подчеркнуть независимость папства от императоров (в данном случае уже из дома Каролингов) и показать, что эта независимость восходит еще ко времени папы Константина I [29] Sirch B. Op. cit. S. 94 и Anm. 398. . Удивительное дело: здесь Б. Зирх неожиданно отказывается от своей выгодной позиции незаинтересованного судьи в споре его предшественников и без всякой аргументации соглашается с одной из «идеологических» точек зрения: использование камелавкия — это «реплика» в диалоге пап с императорами, причем, очевидно, она выражает «растущее политическое влияние папы». Однако откуда взялось такое предположение? Разумеется, не из источников, а из той же литературы, которую Б. Зирх несколькими страницами ранее критиковал за неубедительность аргументации.

Один из оттенков соответствующего историографического мнения был уже представлен читателю несколькими страницами ранее: камелавкий представлял собой императорское пожалование папе как высокопоставленному имперскому чиновнику. Однако Б. Зирху, похоже, ближе другой мотив: камелавкий являлся императорской инсигнией, которую папы присвоили, дабы «подчеркнуть свою независимость» от императоров или (что то же самое) продемонстрировать равенство своего сана с императорским. Данное мнение лучше всего представлено, пожалуй, Э. Айхманом. Согласно ему, камелавкий папы Константина I изначально был «головным убором цезаря». Использование камелавкия и введение adoratio — ритуала поклонения — стало двумя церемониальными новшествами, «завершившими [создание] образа папы-императора» [30] Eichmann E. Op. cit. S. 24. . Вступив в Константинополь, папа носил камелавкий в своем качестве summus pontifex, «но этот знак уподоблял его императору» [31] «Wenn […] Papst Konstantin I. das camelaucum […] in Konstantinopel wie in Rom trägt, so tut er dies wohl als Summus Pontifex — Landesherr war der Papst damals noch nicht — aber das Zeichen macht ihn doch zugleich kaiserähnlich» (Ibid. S. 27). . Выражение «summus pontifex» несколько туманно — оно относится, скорее, к библейскому первосвященнику, автор здесь, вероятно, имел в виду «pontifex maximus» — титул римских императоров, являвшихся верховными жрецами государственных культов [32] Б. Зирх понял, что Э. Айхман имел здесь в виду ветхозаветного первосвященника. . Если так, то концепция Э. Айхмана оказывается вполне стройной: камелавкий представлял собой императорскую инсигнию, причем император носил его в своем качестве pontifex maximus — в чем и заключается причина того, почему римские епископы позаимствовали именно эту часть императорского гардероба, а не какую-либо иную. Правда, поскольку от титула pontifex maximus отказался уже Грациан (375–383), придется предположить либо что папы весьма рано — еще в IV столетии — получили свою шапку, либо что они заимствовали ее «ретроспективно».