Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

Лев Троцкий был выдающимся интеллектуалом, крупным организатором, блестящим оратором. Он умел воспламенить массы и увлечь их за собой, но у него не было таланта вождя. Его надменная самоуверенность отталкивала людей. Он был не в состоянии создавать себе авторитет среди коллег, не обладал искусством терпеливого убеждения. Он презирал людей малого интеллектуального калибра, а они его ненавидели и боялись. Время Троцкого истекало, но в 1922 году, когда Вера Инбер встретилась с ним, он был на вершине могущества.

Председатель Реввоенсовета принял племянницу в своем кабинете, где поражала воображение роскошь прежних времен. Троцкий был сибаритом. Стены, отделанные мрамором. Старинные бронзовые светильники. Люстра, искрящаяся хрустальными подвесками. Пол, покрытый красным ковром. Массивный письменный стол с четырьмя телефонами, чернильницей и статуэткой витязя с шишаком. Свою еврейскую родню Троцкий не жаловал, но Веру, которую знал еще малышкой, встретил тепло. «Я читал твои стихи, — сказал он. — Это декаданс. У тебя есть талант, так обрати же его на службу правому делу». Сложилось так, что Вера выполнила его пожелание. Не потому, что этого хотела. Просто жизнь сложилась так, что у нее не было выбора.

Встрече с дядей она посвятила стихи. Сдержанное почтение и ничего личного:

В 1924 году при содействии Троцкого Вера Инбер получила разрешение на выезд за границу. Она жила попеременно в Париже, Берлине и Брюсселе. В эмигрантской печати не сотрудничала. Издалека следила за триумфальным возвышением Сталина и за тем, как ее дядя теряет остатки власти и влияния в партии. Несмотря на серьезные опасения, она в конце 1926 года вернулась из безопасной Европы в Москву. Своего дядю Вера Инбер больше никогда не видела.

На октябрьском пленуме ЦК Троцкий выступил в последний раз. Ему не давали говорить. Топали ногами, свистели, кричали, но он все же успел сказать, что «предстоящий XV съезд партии будет всего лишь всесоюзным совещанием сталинской фракции. А вы, — бросил он своим оппонентам, — всего лишь черви, ползающие по вспаханной революцией почве». Сталин этого вынести не мог, и Троцкий был исключен из партии. Но его тень и связанные со всем этим страхи сопровождали Веру Инбер всю жизнь и сломали ее судьбу.

Первые месяцы в Москве она жила в страхе и тревоге. По ночам долго не могла заснуть — все ждала, что вот-вот у ворот дома остановится машина. Но черные воронки проезжали мимо. Она думала, что о ней просто забыли. Считая, что защита лучшее нападение, Вера выступила на писательском собрании с пламенной речью, в которой потребовала ареста и физического уничтожения Троцкого. Ей аплодировали. Но страх не исчезал. Примерно до сорока лет Вера Инбер жила. Потом только выживала. Она стала самым ортодоксальным советским писателем, неукоснительно придерживалась партийной линии. Это была спасительная маска, которая постепенно приросла к лицу. Ее партийные стихи по сути своей походили на заклинания Хомы Брута против ведьм и ведьмаков. Возможно, это подействовало. Вот только муза покинула ее. Вера Инбер не жалела об этом. Она хотела жить. Сталин же, уничтожая всех родственников и близких своего заклятого врага, ее не тронул. Почему? Об этом знала только его мрачная душа.

Чтобы выделить свою лояльность, Вера Инбер примкнула к литературному течению конструктивистов. Ведь они декларировали необходимость активного участия интеллигенции в «организационном натиске рабочего класса». С лидером конструктивистов Ильей Сельвинским ее связывали особо доверительные отношения. Дочь Сельвинского Татьяна писала в своих воспоминаниях, что Вера Инбер и ее отец много лет были любовниками.

В группу конструктивистов входили такие известные поэты, как Владимир Луговской, Эдуард Багрицкий, Николай Ушаков, Борис Агапов и другие. Сам Маяковский положительно оценивал деятельность конструктивистов и даже хотел объединить с ними свой ЛЕФ.

«В каждой литературной группе, — полушутя, полусерьезно заметил Маяковский, — существует дама, которая разливает чай. У нас разливает чай Лиля Юрьевна Брик. У вас — Вера Михайловна Инбер. В конце концов, они могут это делать по очереди. Важно, кому разливать чай. Во всем остальном мы договоримся». Не договорились… Возможно потому, что Вера Инбер смертельно обиделась из-за завуалированно неприличной эпиграммы Маяковского: