Збигнев Залуский - Сорок четвертый

«Союзные советские войска наступают глубоким клином, заняв подвижными частями Ровно, Луцк, Владимир-Волынский… Между двумя участками фронта на направлении Коростень, Сарны, Луцк обозначилось весьма заметное ослабление немецкого фронта… Главное командование Армии Людовой намеревается немедленно предпринять на территории Люблинщины интенсивные операции с целью усугубить тяжелое положение немцев на этом участке, способствовать продвижению союзных советских войск на запад и облегчить полный прорыв фронта» {20} 20 Там же, с. 362. .

Волынь — начало.

«Аресты и облавы не прекращаются. Неудивительно, что в этой атмосфере люди надеются на какие-то неожиданные события на фронте, которые избавили бы нашу жизнь от тяготеющего над ней кошмара, — пишет Людвик Ландау. — Вот почему жалкий вид немцев в связи с обстановкой на фронте, с приближением большевиков служит для нас утешением… Уже ходят слухи, что кроме Ковеля авиадесанты заняли Хрубешув и Хелм. Разумеется, фантазия, но действительность такова, что ее трудно отличить от фантазии — ведь и взятие советской конницей Луцка произошло, видимо, столь внезапно, что большевики застали немецких чиновников за письменными столами» {21} 21 L. Landau, op. cit., s. 617. .

Однако приближение советских войск к польской земле вызывало отнюдь не однозначные настроения. Тот самый клин, тянувшийся через Волынь и доходивший, как тогда казалось, почти до Буга, пробуждал не только надежды, но и беспокойство. Миллионы людей, которым грозило уничтожение, миллионы людей, измученных до предела, миллионы простых людей в Варшаве, в Люблине или в келецкой деревеньке смотрели на него с надеждой. Это понимал и Ландау, когда писал:

«Желание скорейшего прихода большевиков как единственного спасения от гибели, грозящей со стороны немцев, стало преобладать уже в широких кругах» {22} 22 Там же, с. 400. .

Это понимал и командующий Армией Крайовой генерал Бур (Тадеуш Коморовский), который еще в декабре 1943 года с тревогой сообщал в Лондон, что «в массах появляется склонность рассматривать Советский Союз как избавителя от немецкого террора» {23} 23 Цит. по: Aleksander Skarżyński: „Polityczne przyczyny Powstania Warszawskiego”, Warszawa, 1964, s. 97. .

В правительственных эмигрантских кругах продвижение Советской Армии вызывало не надежды, а тревогу. Главное командование АК занимали не те проблемы, которые были связаны с ростом возможностей способствовать ускорению освобождения страны, а те, которые вытекали из принятой этими кругами концепции о неизменности политического статуса польского государства 1939 года и нерушимых правах досентябрьского польского правительства, наследником которого считало себя правительство в Лондоне.

Еще 18 ноября 1943 года официальный орган АК «Бюллетын информацыйны» писал:

«К границам Польши приближается, громя нашего смертельного врага — немцев, наш прежний захватчик — Россия, захватчик, значительно более интеллигентный, чем наш немецкий враг, и все еще не проявляющий по отношению к нам доброй воли…» {24} 24 „Biuletyn Informacyjny”, nr 46/201 z dn. 18 XI 1943; см.: Władysław Pobóg-Malinowski: „Najnowsza historia polityczna Polski 1864—1945”, t. III, Londyn, 1960, s. 486.

Приближение Советской Армии рассматривалось не в аспекте освобождения и спасения нации, а как начало нового этапа борьбы — борьбы за удержание западных земель Украины и Белоруссии, наследия польских завоеваний на востоке. Ведь советский клин проходил через западную Волынь — земли, принадлежавшие до 1939 года Польше! Новый, 1944 год «польский» Лондон и «лондонская» Варшава начинали политической битвой, в которой намеревались принудить Советский Союз считаться с их правами на земли Западной Украины.

Проблема не новая, и она не должна была вызывать никаких сомнений. С 1939 года Советское правительство неизменно стояло на такой позиции: восточные воеводства досентябрьской Польши, населенные в подавляющем большинстве украинцами и белорусами и воссоединенные в 1939 году с Украиной и Белоруссией, составляют органическую часть Советского Союза и не должны стать предметом никакого торга. Этой позиции Советский Союз придерживался и тогда, когда признавал польское эмигрантское правительство, и тогда, когда прервал отношения с ним. Из нее последовательно исходили на практике советские партизанские отряды, действовавшие в немецком тылу в Белоруссии и на Украине. Под Новогрудоком или под Маневичами они чувствовали себя на своей земле, а партизанские отряды АК, пытаясь в соответствии с указаниями эмигрантского правительства выступать «в роли хозяев», раньше или позже скатывались в конечном счете к вооруженным столкновениям с советскими партизанами и иногда, как следствие этого, — к отношениям молчаливой «взаимной терпимости» с немецкими оккупационными властями, как, например, «столпецкий батальон» АК подпоручника А. Пильха (Горы), позднее, во время Варшавского восстания, — Долины {25} 25 A. Skarżyński, op. cit., s. 337—338. . Эти отдельные факты создавали у правительства и общественности СССР далеко не лучшие представления о смысле польских военных усилий и бросали мрачную тень на действительные боевые заслуги отрядов Армии Крайовой в борьбе против общего врага — гитлеровской Германии.