Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Но и не могли, пока не были отброшены концепции, согласно которым велась игра и тогда, и до того. И под Тужиском, в Мазурских и Шацких лесах, и под Монте-Кассино, и в Сольской пуще, и здесь, в Парчевских лесах, и позже на площади Наполеона, на Хлодной, Вроней, Товаровой, Пивной и Закрочимской, на рынке Старе-Мяста, на Повисле и Чернякуве. Улицы и площади города, которые в соответствии с этими концепциями подверглись уничтожению и которые благодаря другим политическим концепциям — тем, которые осуществлялись в Яновских лесах, над Турьей и Бугом, на предпольях Вислы, а позднее на Поморье и под Берлином, — были воскрешены и отстроены.

День последний.Между тем война продолжалась, и до Варшавы было еще далеко. Лавина советского наступления еще только переливалась через линию фронта, через Буг, танки и кавалерия по главным дорогам продвигались в глубь Люблинщины, и тысячью медленных ручейков бурая пехота растекалась по всем дорогам, полевым стежкам, тропинкам на запад, к Висле.

В южной Люблинщине, где-то в промежутке между полосами наступления двух советских фронтов, усиливающееся эхо доносит грохот сражений, но здесь, на месте, чувствуется как бы предгрозовое затишье, растущая тяжесть в груди, что-то давит и душит, как перед бурей. Города и поселки переполнены немецкими обозами, подводами, автомашинами, учреждениями и штабами, на дорогах становится все тесней от отступающей пехоты.

В люблинских деревнях ожидали наступления. Оно должно было принести освобождение. Однако о том, что будет в течение тех нескольких дней между его началом и днем, который принесет свободу, не думали. Не думали, как трудно будет продержаться, пока не пройдет фронт. Потом оказалось: больше всего погибло на пороге освобождения.

Трудно умирать за час до рассвета. Беспокойство гнало жителей деревень и местечек со всем имуществом, повозками и скотом в леса, густо заросшие овраги и истекающие влагой яры.

В Тшиднику-Загуже, столице южной Люблинщины, собрался штаб пятого округа АЛ и «южная» часть руководства Люблинского воеводства: Али (Александр Шиманьский) — секретарь воеводского комитета ППР, Поля (Вацлава Марек) — секретарь комитета пятого округа, майор Граб (Ян Выдерковский) — начальник штаба Люблинского округа, личный состав радиостанции, редакции газет, охрана {81} 81 T. Szymański, op. cit., s. 402—432. . 21 июля, когда на горизонте уже поднимались столбы дыма над пылающими в окрестностях деревнями, штаб двинулся через поселок Агатувка в направлении на лес Венглиньске-Долы, где предполагалось затаиться вплоть до освобождения. Глухой, тихий лес, просвеченный горячим солнцем, располагал к отдыху. Радио сообщало о быстром продвижении советских войск. Неподалеку на шоссе гудели немецкие грузовики, продвигаясь на запад. Вместе с отрядом первой бригады АЛ капитана Вицека (Игнация Борковского) было решено ударить по отступающим колоннам… Треск партизанских автоматов породил ад. Из горящих грузовиков посыпалась немецкая пехота. Из-за полевых кухонь выехали танки. 120 бойцов АЛ не смогли устоять против танкового гренадерского батальона. Немецкая цепь вытеснила их из леса на широкое двухкилометровое поле созревшей ржи. Отдельные группы, скрываясь во ржи, продвигались к более надежному укрытию — Гощерадовским лесам. Недосчитались Али с несколькими людьми и части батальона Лютека (Эдварда Пловася) из бригады Вицека.

Разведка донесла, что вокруг Гощерадовских лесов немецкие фронтовые части занимают оборонительные позиции, прикрывая, по всей видимости, магистраль на Аннополь и переправу на Висле. Было решено немедленно покинуть лес и ночью перебраться на юго-восток, в Липские леса. Отпустили всех лишних, тех, кто мог укрыться в домах, молодых ребят, связных из деревень.

«Июльские ночи коротки, времени для сколько-нибудь длительного перехода оставалось немного, — пишет Тадеуш Шиманьский. — Наконец мы двинулись, стараясь соблюдать полную тишину. Капитан Вицек запретил разговаривать даже шепотом, а также курить. Однако постукивание колес на ухабистой лесной дороге и фырканье лошадей были слышны слишком отчетливо» {82} 82 Там же, с. 419. .

Колонна, насчитывавшая около ста человек, но обремененная обозом и ранеными, растянулась более чем на полкилометра. Ночь была очень темной. Охранение вышло в Маринополь — деревню, покинутую жителями. Оказалось, что в хатах квартируют немцы. Колонна остановилась. Патрули разведали дорогу на Будки-Дольне: впереди немцы. Повернули назад, в лес. Время шло, еще два часа, и наступит рассвет. Почти бегом колонна двинулась по широкому полукругу полей вдоль леса, обходя деревни. Разведка проникла в Будки-Гурне: жителей тоже нет, на окраине — немцы; все окрестные дороги, даже полевые, заняты двигающимися немецкими частями. Рассветало. О переходе в Шецке-Долы или дальше в лес уже не было речи. Колонна затаилась среди деревьев узенького лесного клина, между двумя деревнями, двумя дорогами, по которым шли немцы. Истощенные, измученные почти беспрерывным — три ночи и два дня — кружением по полям и лесам, а также недавним боем, люди падали на месте и засыпали. С трудом комплектовали охранение. Было уже совсем светло, когда со стороны Маринополя раздались выстрелы. Один из постов обстрелял с близкого расстояния вошедший в лес немецкий патруль. От деревни, от шоссе, со всех сторон началась атака немецкой пехоты, раздались залпы минометов.