Збигнев Залуский - Сорок четвертый

Что бы ни думал генерал Владислав Андерс, принимая решение о вводе польских войск в битву, что бы ни думал генерал Казимеж Соснковский, противясь этому, что бы ни думали стрелки-пехотинцы польских дивизий, погибая на Голове Ужа или на Призраке, и как бы мы ни оценивали сегодня их мысли, позиции, действия и смерть, одно, пожалуй, не подлежит сомнению, а именно то, что в атаку на Монте-Кассино шли польские солдаты, младшие офицеры и офицеры, шли стрелки и артиллеристы, автоматчики и танкисты, саперы и связисты, шли крестьяне и строители, металлисты и трамвайщики, инженеры и художники, шли сыны польского народа, гибнувшего в это время в пучине немецкой оккупации. Шли и гибли люди — ценнейшее, высшее достояние нации. Шли и гибли солдаты — обученные, квалифицированные, подготовленные, — достояние многолетних усилий еще прежней Польши и той, особой, скитальческой солдатской Польши на чужбине.

Расходовалось достояние Польши в военной области, представлявшее в тот момент войны ценнейшее национальное имущество, — люди. Это достояние было плодом усилий народа и его собственностью. И народу надлежит оценить, как оно расходовалось, какова была эффективность этого, какой была с точки зрения национальных интересов рентабельность инвестиций в воспеваемые в солдатской песне красные маки.

Отбросим легенду. Нам останется солдатский подвиг, и еще горькое воспоминание об устаревшей политико-стратегической концепции, пытавшейся использовать солдатскую кровь как фундамент для возведения здания социально политического строя, которое не могло быть построено.

Волынь — финал.Весна 1944 года выдалась холодной. В начале апреля на Рязанщине снег подтаивал только снизу, от уже прогревавшейся земли, и лишь там, где грязь протоптанных тропинок притягивала солнечные лучи, зияли мокрые черные ямы, на дне которых виднелась оттаивавшая почва.

Польские батальоны подтягивались из окрестных деревень к станциям Дивово, Рыбное и Фруктовая. 13 апреля 1944 года — памятный для находившихся в СССР поляков день — со станции Дивово отошел последний эшелон польского корпуса: 3-й батальон 9-го пехотного полка.

Опустел Селецкий лес. Видавший виды вагон, стоявший на путях сровненной с землей станции Дивово, немногим менее года служил сборным пунктом для поляков, направлявшихся сюда из всех республик, краев и областей Советского Союза. Эшелоны 3-й польской пехотной дивизии имени Ромуальда Траугутта двинулись вслед за корпусом на юго-запад. Ехали самые молодые, 1926 года рождения, парни, которым едва исполнилось 18 лет. Ехали и еще более молодые — добровольцы, которые в ответ на известие о битве под Ленино отправились в Рязань, прибавив себе года и пытаясь выглядеть солиднее, преодолев сотни километров пешком или на санях, тысячи километров по железной дороге, с документами, добытыми с грехом пополам, а то и вовсе без них, старательно избегая контрольных пунктов и комендантских патрулей. Ехала и горстка «испанцев» — бойцов интернациональной бригады имени Домбровского. Ехали новички, впервые включенные именно в эту дивизию, — поляки из Опольщины и Пильской земли, из Вармии и Мазур, из земель, присоединенных к рейху, силезцы, померанцы, которые были насильно мобилизованы в вермахт, а теперь при помощи миссий Союза польских патриотов (СПП) и офицеров связи корпуса освобождались из лагерей военнопленных, с Урала, с далекого Севера.

Поезда двигались на юг, но всем было ясно, что это означало движение на запад, к Польше. Двигались по следам Советской Армии через поля недавних сражений: Воронеж, Курск, Белгород, Харьков. Километры путей, заново проложенных через развалины, где и следов не осталось от прежних насыпей, через десятки километров обожженной земли, превратившейся в черную пыль, через поля со следами недавней битвы — опаленными остовами сгоревших танков, вдребезги разбитыми касками, какими-то непонятными обрывками и обломками… Километры, десятки километров сожженной земли, на которой, казалось, уже никогда ничего не вырастет. Импровизированные вокзальчики в землянках, вдоль путей — старые и новые, противовоздушные щели, нужда в которых все еще не отпала. Кучи свежих щепок вдоль пути, проложенного только вчера в обход глубокой воронки, и желтые пятна свежих опилок, щедро насыпанных там, где после налета оставались лужи крови.

Поезда шли на юго-запад и по старым следам прошлогодних боев, и по свежим следам тех, которые еще продолжались. Ехали долго, очень долго, а километры полей сражений казались более длинными, чем обычные. Путь к Польше представлялся таким длинным, даже более длинным и трудным, чем думалось раньше. Сумы, потом Киев, Коростень, под Сарнами поезда пересекали старую границу. Оттуда шли не прямо на Ковель, а поворачивали к югу, на Ровно, и двигались уже только по ночам, так как фронт был близко.