Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

Испанская война быстро перевернула европейские мнения по самым коренным вопросам. То, что еще совсем недавно под пером просветителей признавалось предрассудками, невежеством и фанатизмом, теперь вдруг стало источником спасительного патриотизма, примером свободолюбия и воинской доблести. Даже святая инквизиция стала восприниматься как оплот традиционных ценностей в борьбе с просвещенным деспотизмом. В письме испанского генерала Палафокса маршалу Лефевру говорилось:

Вместо того, чтоб быть недовольными Св. Инквизициею, мы напротив думаем, что хотя она с давних времен лишилась всего чрезмерного в своей власти, но не смотря на то, особенно способствовала нам противостоять вашим вредным правилам, противным и вере и обществу; что твердо уверены в том, что отчасти ей обязаны привязанностию своею к земле предков наших, отвращением нашим ко всяким новым установлениям, которые вас погубили, и постоянством того сильного национального характера, который почти везде изменился, упал и унизился; что мы щастливыми себя почитаем, имея между собою дворян и капиталистов довольно гордых и довольно чувствующих цену чести, и потому готовых погибнуть прежде тысячу раз, нежели преклонить голову под иго постыднейшего и отвратительнейшего тиранства, которое едва ли когда более угнетало и посрамляло человечество [Там же, с. 202–203].

В этом письме представлена специфически испанская и потому пристрастная точка зрения. Если бы речь шла о действительном порабощении испанцев Наполеоном, то сама по себе ситуация народного сопротивления не представляла чего-то особенного, так как хорошо вписывалась бы в просветительскую модель народного восстания против деспота. Но режим, который Наполеон стремился установить в Испании, был намного либеральнее бурбоновского абсолютизма. Кроме того, новый испанский король Жозеф Бонапарт отличался мягкостью характера и умеренностью политических амбиций. Испания получала конституцию, гарантирующую всеобщее равенство, стирание социальных различий, отмену феодальных повинностей – словом, все те права, которые были провозглашены в ходе Французской революции. По мнению Стендаля, впрочем, по‑своему не менее пристрастному, чем приведенные выше слова Палафокса, «для Испании Наполеон был лучше Вашингтона» [Стендаль, 1959, с. 82].

Однако суть состояла в том, что испанцам не нужны были ни наполеоны, ни вашингтоны. Им нужен был Фердинанд VII, король, получивший власть из рук восставшего народа, монархически настроенного и глубоко религиозного. Все либеральные достижения французской политической мысли, готовые осуществиться на практике, испанцам были незнакомы и непонятны. Во французах они видели не освободителей, а чужеземцев, угрожающих их национальному укладу и, может быть, в первую очередь их духовенству. Нигде раньше народ с такой отчетливостью не отвергал те ценности, которые, с точки зрения просветителей, якобы ему были изначально присущи. Идеи прогресса, свободы, прав человека и т. д. – все это не было востребовано. Вместо этого испанцы взялись за оружие, чтобы отстоять право на национальную самобытность, культурную неподвижность, религиозное суеверие и т. д.

Сам способ ведения войны испанским народом, не знакомым с правилами военной стратегии, народом, по выражению мемуариста, «воинственным» (guerrier), но не «военным» (militaire) [Rocca, 1814, р. 68] шокировал французов и заставил размышлять о характере народной войны европейских публицистов. В связи с этим особый интерес представляют мемуары офицера французских гусар Джона Рокка [72], который вместе со своим полком в августе 1808 г. был переброшен из Пруссии в Испанию. За спиной у него был опыт современной войны, закончившейся Фридландской победой, опыт, вселявший во французов уверенность в собственной непобедимости, но оказавшийся абсолютно бесполезным в Испании. Для Рокка, как, видимо, и для большинства французов, война ассоциировалась в первую очередь с военными операциями, совершавшимися на театре боевых действий, и не затрагивающими напрямую мирных жителей. Война и мир, в его представлении, скорее сосуществовали, чем исключали друг друга. «Нам, – пишет мемуарист, – нечего было бояться жителей в завоеванных нашим оружием странах. Германская война велась исключительно между линейными войсками, между которыми существовало скорее соперничество, чем ненависть» [Ibid., р. 4].

Природу такой рациональной войны Рокка видит в немецком национальном характере, с его любовью к порядку и регламентации. В этом смысле пруссаки и испанцы представляют собой два противоположных мира. Прусаки – военная нация, поэтому между ними царит строжайшая дисциплина. Солдат воюет, только когда получает приказ командира, а командир, в свою очередь, подчиняется своему государю, который в конечном счете и решает вопросы войны и мира. Исход сражения автоматически предполагает подписание мира и прекращение боевых действий. Военная дисциплина препятствует распространению воинственного духа в народе.