Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

Предложение Ростопчина о сотрудничестве было принято и уже в первом номере «Русского вестника» появилось вышеприведенное письмо, подписанное: «почтенный житель с. Зипунова Устин Веников». Письмо сопровождалось заметкой редактора, в которой тот просил «почтеннаго жителя с. Зипунова, и соседа его Силу Андреевича Богатырева, обогащать Руской Вестник замечаниями и письмами своими» [Ростопчин, 1808, с. 72]. Однако Ростопчин не стал постоянным автором «Русского Вестника». Кроме данного письма к издателю в журнале были опубликованы воспоминания Ростопчина о А.В. Суворове [Ростопчин, 1808 а ], сопровожденные перепиской полководца с императором Павлом I и самим Ростопчиным. В дальнейшем суворовская тематика заняла достойное место на страницах журнала. Сам Глинка на основании материалов, предоставленных ему Ростопчиным, опубликовал цикл статей о Суворове.

Причиной того, что сотрудничество Ростопчина с «Русским вестником» не получило продолжения, стало как раз то, о чем потенциальный автор предупреждал редактора – его «желчное письмо». В январе 1808 г. в Москве была поставлена комедия Ростопчина «Живой мертвец» [25] При публикации название было изменено на «Вести, или убитый живой» (М., 1808). , в которой в духе язвительной сатиры XVIII в. высмеивались пороки светского общества, причем под вымышленными именами были выведены легко узнаваемые реальные лица. Уязвленная публика в штыки приняла пьесу, что, в свою очередь, вызвало гневную реакцию Ростопчина. В журнал «Русский вестник» он направил «Письмо Устина Ульяновича Веникова к Силе Андреевичу Богатыреву и ответ Силы Андреевича Богатырева Устину Ульяновичу Веникову». Письма были написаны в еще более резком тоне, чем сама пьеса. Глинка, ссылаясь на предварительное условие, поставленное самим Ростопчиным, отказался их публиковать [Глинка, 2004, с. 276]. На этом их сотрудничество прекратилось.

То, что Ростопчин пытался сотрудничать с «Русским вестником», и то, что это сотрудничество оказалось довольно эфемерным, не удивительно. Ростопчин был единомышленником Глинки в плане антифранцузских настроений и любви к отечественным нравам, и это открывало перед ним возможность публикаций на страницах «Русского вестника». Однако его неуживчивый нрав и резкие выпады против московской публики, т. е. потенциальных подписчиков, делало его присутствие в журнале не очень удобным в плане распространения подписки.

Более неожиданным было появление среди авторов журнала графа А.А. Аракчеева, весьма далекого как от литературы, так и от журналистики. Этот факт сам по себе любопытен, и его правильное понимание может многое прояснить в стратегии журнала.

В конце 1807 г. А.А. Аракчеев возвращается в большую политику. Внешним поводом для усиления Аракчеева стало то, что Александр I, критически анализируя состояние русской армии, потерпевшей поражение от Наполеона, остался доволен состоянием одной лишь артиллерии, находящейся как раз в компетенции Аракчеева. В июне 1807 г. он производится в генералы от артиллерии [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 214]. Но это было лишь начало, за которым последовал ряд рескриптов, с выражением монаршей признательности за оправданное доверие. Аракчеев был назначен состоять при особе императора, а завершением всего этого стал беспрецедентный указ от 14 декабря 1807 г.: «Объявляемые генералом от артиллерии графом Аракчеевым Высочайшие повеления считать именными нашими указами» [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 215]. Тем самым Аракчеев фактически становился вторым человеком в государстве. Это было неожиданным и поначалу не очень понятным.

Для тогдашних современников имя этого человека прочно ассоциировалось с худшими сторонами павловского царствования и никак не вязалось с либерализмом нового политического курса. И хотя либерализм Александра I, особенно после Тильзита, не пользовался популярностью среди патриотически настроенного дворянства, тем не менее возвращаться к павловскому режиму никто не собирался. И тому и другому противопоставлялись времена Екатерины II, сочетавшие в себе успехи во внешней политике и расширение дворянских привилегий.

Сардинский посланник в Петербурге Жозеф де Местр писал в своих донесениях:

Среди военной олигархии любимцев вдруг вырос из земли, без всяких предварительных знамений, генерал Аракчеев. Он жесток, строг, непоколебим; но, как говорят, нельзя назвать его злым. Я считаю его очень злым, впрочем, это не значит, чтобы я осуждал его назначение, ибо в настоящую минуту порядок может быть восстановлен лишь человеком подобного закала. Остается объяснить, как решился его императорское величество завести себе визиря: ничто не может быть противнее его характеру и его системе. Основное его правило состояло в том, чтобы каждому из своих помощников уделять лишь ограниченную долю доверия. Полагаю, что он захотел поставить рядом с собою пугало пострашнее, по причине внутреннего брожения, здесь господствующего [Дубровин, 2007, с. 223; Местр, 1995, с. 98–99].