Юлия Кантор - Невидимый фронт. Музеи России в 1941–1945 гг.

Эти строки Берггольц, прозвучавшие в феврале 1942 г., стали девизом художественной интеллигенции северной столицы. С тем же пафосом выступала и печать:

«Сдавать город нельзя, – записал в блокадный дневник А. С. Никольский. – Лучше умереть, чем сдать. Я твердо верю в скорое снятие осады и начал уже думать о проекте триумфальных арок для встречи героических войск освободивших Ленинград» [323] Варшавский С., Рест Б. Указ. соч. С. 87. . Одним из решений руководства Ленинграда, воспринятых с неподдельным энтузиазмом, было распоряжение исполкома Ленгорсовета «О составлении плана I очереди восстановления городского хозяйства города Ленинграда», вышедшее 7 января 1942 г. 20 января было принято решение «Об обеспечении проектами и сметами восстановительных работ в гор. Ленинграде» [324] Архитекторы блокадного Ленинграда. СПб., 2005. С. 15. . Начали с поврежденных или разрушенных зданий – памятников в историческом центре. Другой формой «работы на будущее» стало проведение архитектурных конкурсов. Первый из них также состоялся в 1942 г. и был посвящен составлению эскизных проектов восстановления художественно-исторических зданий-памятников и ансамблей Ленинграда, пострадавших от бомбежек и обстрелов.

Война еще шла, но в город уже стали возвращаться эвакуированные экспонаты (об этом подробнее в главе «Возрождение»). Ленинград вышел из жесточайшей схватки с варварством и бесчеловечностью, гордым победителем. «Немцы стреляли из тяжелых, злобных орудий прямо в его сердце, – стреляли, но не смогли убить. Он весь изранен, и видеть эти раны физически больно. Но он жив» [325] Тэсс Т. Указ. соч. . Он жил, он дышал полной грудью – город-музей, где, по точному выражению Даниила Гранина, интеллигентность слилась с народностью.

« Это война не только за захват и освобождение территории. Это война двух систем, что ясно видно из вандализма фашистских извергов, когда они могут протянуть свои грязные лапы к памятникам нашей национальной материальной и духовной культуры. И в этом не только разнузданность арийского кретинизма – это сознательные акты в борьбе двух систем. Этот вандализм, это уничтожение наших ценностей – это тоже факт, подтверждающий политический характер этой войны. Вот почему борьба за сохранение памятников нашей культуры является составной частью той великой битвы, которую ведем мы сейчас. Вот почему я считаю, что мы, музейщики, не ушедшие на фронт, а оставленные правительством для сохранения материальных ценностей русского искусства и культуры, мы также должны считать себя мобилизованными для борьбы и победы над фашистским нашествием, ибо сохраняя вверенные нам музейные национальные ценности нашей страны, мы тем самым помогаем противостоять целеустремленному вандализму » [326] «Мы… должны считать себя мобилизованными для борьбы и победы…» Из дневников хранителей пригородных дворцов-музеев Ленинграда. 1941–1945 гг. // Отечественные архивы: электрон. науч. – практич. журн. 2007. № 1. URL: http://new. rusarchives.ru/publication/mobil.shtml (дата обращения: 15.08.2017). , – записала 28 сентября 1941 г. в дневнике хранитель павловского дворца-музея А. Н. Зеленова. В этих простых словах – жгучая боль и непоколебимая решимость интеллигентного человека до конца стоять на своем посту противостояния бесчеловечности. Также думали сотни ее коллег-музейщиков по всей стране. И не только думали – действовали. Тыловая повседневность бытования музеев в эвакуации – малоизученная страница социальной истории Великой Отечественной. Между тем внимание к ней абсолютно необходимо для понимания картины судьбы музеев России в ту нелегкую годину. При кажущемся относительном благополучии («глубокий тыл!»), их пребывание в эвакуации зачастую полно непредсказуемых перипетий, преодоления трудностей военного времени и «проверки на прочность» профессиональных и человеческих отношений.