Петр Панкратов - Добрые люди. Хроника расказачивания

Ольга вскочила с места и захлопала в ладоши. Михаил Иванович, тряхнув головой, стал наваливаться всем корпусом на стол, вглядываясь в гостя, потом медленно встал:

— Костя, жив. Слава Тебе, Господи!

— Я рад, Миша, видеть тебя живым и здоровым.

Они, по старому обычаю, трижды обнялись и трижды поцеловались.

— Я много, Миша, знаю о твоих делах. У меня тут есть друзья. Ребята по пятнадцать — шестнадцать лет. Я им привожу подарки. Они приходят и рассказывают все новости. С 1925 года я провожу отпуск здесь, на Хопре. У меня большой, тёплый непромокаемый шалаш, в нём два топчана и стол. Ребята снабжают меня всем необходимым за мои деньги.

После обеда Катя с девочками ушла домой и, по просьбе Ольги, забрала с собой Соню.

Михаил Иванович и Костя перебрались в дровник, устроили для себя удобные сиденья и продолжили разговор, начатый в доме.

— В феврале этого года я стал членом партии. Работаю инженером на трикотажной фабрике.

— Не показываешься, потому что боишься разоблачения?

— Так точно, товарищ разведчик, — сказал Костя.

— Костя, как ты попал к Будённому.

— Когда я вас оставил на пристани и пошёл попрощаться с теми казаками из полка, что в конном строю уходили в Турцию, я на одной из улиц увидел лошадей, привязанных к забору, голов десять. Я выбрал себе гнедого, сел и поехал. Конь был добрячий. Приехал в полк. Там идёт работа. Готовятся к походу: перековывают лошадей, перешиновывают колёса бричек. Казаки стали пенять, выговаривать, вот, мол, покинул нас и все офицеры покинули. Мне стало их жаль, я решил остаться с ними и уйти в Турцию. Потом я хватился: «А где у меня мой золотой портсигар?» Туда-сюда, по карманам, нету.

Вспомнил, я его клал на квартире за икону. Я на коня — и на квартиру. Вбегаю в комнату, рукой за икону. Цел портсигар. В карман. Во дворе попалась хозяйка. А в соседнем дворе какой-то гвалт. Я спрашиваю хозяйку: «Что это такое?» Она говорит: «Идёт запись белых к Будённому».

Я тебе, Миша, кое-что не сказал. Когда я отвязывал коня, то недалёко под забором лежал красный боец и просил пить. Я вошёл во двор, набрал из колонки в ведро воды, взял кружку, напоил бойца. Он выпил две кружки. Я набрал в рот воды и брызнул ему в лицо. Он открыл глаза, улыбнулся и умер. Я решил взять его документы и сообщить родным о его смерти. Нашёл метрики. Оказалось, что этот боец — Попов Константин Данилович. Место рождения неизвестно, родители неизвестны. В детский приют города Архангельска поступил в возрасте четырёх месяцев в марте 1892 года. Я с этими документами и записался к Будённому. На фильтрации я показал себя дураком. Меня определили в обоз. С тобой, Миша, мы встречались на ступенях дома вашего комполка, но ты меня не признал, у меня был идиотский вид. Это в то время, когда ты менял польских офицеров на картошку.

— Не на одну картошку. Поляки дали и муки, и крупы, и соли.

— В обозе меня поставили последним. Последний при отступлении гибнет. На одной ночёвке я у своих артиллеристов украл станковый пулемёт и патроны, а через неделю они мне сгодились. Пошёл за нашим обозом взвод неприятеля. Я вижу: наши уходят, а меня бросают. Неприятеля девять человек гонятся за нами. Одного я осадил из винтовки. Остальные отстали, кроме двух. Эти настырные догоняют меня, уже метрах в двадцати. Наши ушли, меня бросили. Я пустил очередь сверх лошадей. Седоки попадали головами на конские гривы. Я соскочил со своей фурманки, ухватил польских лошадей, солдат ихних сдёрнул с сёдел. Своих лошадей выпряг, польских запряг и поскакал как Илья пророк на своей колеснице.

Начальник нашего обоза, калмык, удирал первым. Я догнал наш обоз. Ездовые секут кнутами лошадей, а лошади падают от усталости и голода. Я посоветовал остановить лошадей, дать им отдохнуть, а сам поехал догонять калмыка. Калмыка не нашёл, зато увидел слева от дороги пруд и по балке, на которой пруд, зелёная трава. Я посоветовал съехать к пруду, пустить лошадей на попас, а на дорогу поставить охрану с винтовками и пулемётом. Слышу шёпот у них между собой: «Глупый, а хитрый! У нас нету пулемётов, а у него есть», «Никакой он не глупый, а простецкий, деревенский парень!» Ну, думаю, сработала моя затея. В мою тавричанку ничего не стали грузить, она стала пулемётной тачанкой.

— Костя, а Павла Петровича Калинина не приходилось видеть?

— Приходилось. За два дня до того, как мы стобой виделись на пристани. Я приходил туда узнавать, что да как, там я и увидел Калинина. Садился он на пароход. Полковник Калинин уехал, а Степура остался. И Иван Красненький остался.