Геннадий Веревкин - Заметки краеведа в третьем поколении

«Пиковая дама» злободневна и в наши дни. Вся современная Россия — сплошное казино, как пишет Андрей Вознесенский в последнем своем поэтическом сборнике, так и названном «Казино. Россия».

Дама — пик Чайковского, вершина духа,

Настает Час Дамы, голубые гуру!

Я планирую Случай.

В тридцать лет я — старуха?

Я ломаю игру.

Для встречи с Пиковой дамой березниковцам много не надо. Сесть на автобус № 22, двадцать минут — и вы в Усолье. Еще столько же по дамбе до родового имения Голицыных. По дамбе хорошо идти зимой, когда падает тихий снег, и летом, когда голубая вода с обеих сторон, как в море — до горизонта. Кажется, что приближаешься не к старым стенам, а к самой Литературе, к Пушкину. В любое время года, в любую погоду прекрасен особняк Голицыных. Старые ворота, старое крыльцо, старая лестница — все это не изменилось с 1818 года. Анфилада комнат и залов, мебель пушкинской поры, и вот кабинет. На старинном столике, на зеленом сукне под стеклом лежат эти таинственные карты, осколки богемского хрусталя с «алмазной искрой», прекрасного даже сейчас. В доме словно витает тень Пиковой дамы. Когда здесь совсем один, то, кажется, что кто-то еще присутствует: то какое-то дуновение, то скрип пола в далеком зале. В прошлом году молодой мужчина в безукоризненном классическом костюме, в черных очках, приходил несколько дней и читал дореволюционное издание «Пиковой дамы». С сотрудниками не разговаривал, но позволил сфотографировать себя. Однажды он пришел с клавиром оперы Чайковского «Пиковая дама» и сидел в зале. А далее идет гостиная, потом столовая, в ней стоит старинное пианино, струны в нем целы, но оторваны от клавиатуры. И вдруг в комнате ясно прозвучало несколько нот из оперы Чайковского, хотя к инструменту никто не подходил. Жутко не было, было необычайно прекрасно.

Кто был этот человек, неизвестно, осталась лишь его фотография с клавиром в руках. Через несколько дней одна из сотрудниц музея провожала своих родных на московский поезд и видела, как он уезжал в сторону Москвы.

В начале 60-х годов на усольскую почту пришло письмо с адресом: «Пермская область, Усолье, Ф.И.О.», но указанного лица не было по прописке Усольского района. А отправителем был народный суд Липецкой области. Почтовики принесли письмо мне, попросили уточнить адрес. Профессиональная солидарность обязывает помогать коллегам, я позвонил им по междугороднему телефону. Из Липецка ответили, что забыли написать район, надо было указать Оханский. Письмо ушло по адресу, а я впервые узнал, что в Пермской области есть еще одно Усолье.

Хотелось узнать о нем, но в литературе ничего не встречалось, а кроме письма еще 60-х годов — никакого намека.

И вот недавно работники Усольского филиала Березниковского краеведческого музея им. И. Ф. Коновалова обратили мое внимание на книгу Александра Петровича Колчанова «Старина Оханская», вышедшую в Пермском издательстве еще в 1962 г.

Музейщикам книга понравилась, мне тоже. Заголовок немного не правильный, следовало бы назвать «Старина Усольская», так как действие в предреволюционные годы происходит в Усолье Оханского уезда. Книга художественная. Не на все вопросы ответила, но удовлетворила мой интерес о южном Усолье.

Немного о писателе. А. П. Колчанов родился в Перми в 1899 году, работал железнодорожником. Первую книгу «Голодные мужики» выпустил в 1959 году в возрасте 60 лет, вторую «Старина Оханская» — в 1962 г.

Его мать была родом из деревни Усолье Острожной волости Оханского уезда, и хотя много лет прожила в Перми, но очень хорошо помнила и знала оханскую деревню и рассказала сыну о деревенской жизни. Дополняла ее рассказы бабушка. Все рассказы А. П. Колчанов и положил в основу книги, съездив на место, и описал пейзаж и вид деревни Усолье.

Приводим несколько цитат из книги.

«Деревня Усолье разместилась на пологом склоне большого угора. Выше и ниже по склону тянулись поля, засеянные в большинстве рожью и овсом, меньше — пшеницей, льном и коноплей, а от подножья его до Очер-реки раскинулись покосы. С других сторон окружали Усолье тоже угоры с пастбищами и лесами. На этих пастбищах сытно кормилась животина только тех поселян, кто в силах был нести за то особый оброк. В лесах росло много пищи бедняков: грибов, ягод, а по опушкам — пестиков.

У каждой деревни своя речка течет, и под крутым обрывом Усолья журчала Тулубаиха, в которой, опять же на потребу бедноте, в обилии водились вьюны. И кто не знал здешней жизни глубже, с первого взгляда на окрестности восклицал: — Экое благодатное местечко! Живи да радуйся!