Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Поскольку тихоокеанская часть тоже радостей не сулила (в Японию не попали, Америка оказалась слишком далека), поскольку Беринг погиб, Остерман был сослан, Писарев вернулся в Петербург героем и с сокрушительным рапортом, а Головин отправлен в отставку, — Адмиралтейству осталось одно: поскорей закрыть, тихо и без разоблачений, всю экспедицию.

Хорошо ещё, что обошлось без пыток и казней. Впрочем, один смертный приговор всё же был вынесен — Шпанбергу, за самовольное возвращение в Петербург. Нелепость приговора поразительна и наводит на мысль, что чиновники мстили капитану за провал (с их точки зрения) всей экспедиции; за то, что ВСЭ не принесла им ожидаемых выгод. К счастью, за Шпанберга вступился датский посланник, капитана помиловали и даже оставили во флоте.

Возвращение участников в Европейскую Россию затянулось на много лет, поскольку теперь пришлось платить за транспорт его настоящую цену [Мартынов, 1958, с. 38], и удалось далеко не всем. Через 10 лет их горстка, отчаявшись попасть в Европу, даже открыла в Иркутске Навигацкую школу (1753 г.) — первую, как писал позже историк, нецерковную школу за Уралом [АР-1, с. 243]. Напомню, что первой нецерковной школой в Москве тоже была Навигацкая.

Хуже всего, что архив ВСЭ создан не был, и достижения, добытые такой кровью, погибли едва ли не в основной своей массе. Всю экспедицию в начале XIX века без колебаний вписали в разряд безуспешных поисков СВ-прохода и только, совершенно забыв об огромной её исследовательской работе. Например, историк флота и популяризатор Василий Верх, резюмируя тогдашнюю литературу, кратко поведал о ДКО как о поиске «кратчайшего пути в Индию» [Верх, 1821], но не счел нужным упомянуть, что экспедиция изучила обширную часть земного шара с её природой и людьми. И даже умолчал, что открыта крайняя северная точка Евразии.

В XX веке ведущий советский географ Берг вовсе уделил ДКО одну пренебрежительную пару фраз:

«Исследование северных берегов Сибири… происходило в очень тяжелых условиях. Но, во всяком случае, было установлено, что Сибирь на севере омывается морем» [Берг, 1949, с. 26].

Странно, но небрежение к героям ДКО нарастает. Так, в солидной монографии о СВ-проходе [Старков, 1998] ДКО упомянута лишь как источник данных о плаваниях XVII века (от Дежнева автор перешел к Ломоносову), а недавняя объемистая «История российского мореплавания» (М., Эксмо, 2008) не упомянула ДКО ни словом. И полбеды, если бы составители о ней просто забыли, но они именно пренебрегли величайшей экспедицией евроамериканской истории: «Мы не станем утруждать читателя перечислением имен всех тружеников, послуживших науке, и остановимся лишь на тех, труды и открытия которых составили эпоху в истории русского мореплавания» — этими словами предварена глава о Беринге.

Историконаучный подвиг «Эксмо» не остался одинок, другое издательство решилось превзойти его: в книге «Охотское море. Энциклопедия» (М., «Международ. отношения», 2009) нет даже статьи «Беринг», каковой лишь упомянут (неуважительно) в статье «Вторая Камчатская экспедиция». Организаторами экспедиции названы Чириков, Шпанберг и (не догадаетесь!) Скорняков-Писарев. Ему уделена восторженная статья, где, разумеется, нет ни слова о заплечных делах, развале работ и склоках, а служебные провалы поданы как достижения.

В «Иллюстрированном атласе географических открытий» (М., Махаон, 2013, пер. с англ.) за плаванием Баренца (1596) сразу следует плавание Норденшельда (1878), а за ним «Вилькицкий и Колчак» (1910). И дело не в западном оригинале — у нас есть авторы ничуть не лучше (см. Пролог, сноску 1). Так и живём.

Как это стало возможным? Ответа у меня нет, но вспоминается собрание в Московском отделе Географического общества в начале 1990-х. Бойкие старушки, участницы катастрофы парохода «Челюскин» (1934 г.), восхищались этим сталинским преступлением как чем-то весёлым, и зал был доволен. Протестовал один Каневский — его деревянные руки позволяли ему говорить многое.

И вот приходит теперь на ум: ведь эти старушки (они же — молодые мамы, едва не погибшие вместе с младенцами и «Челюскиным») ничего не знали, да и не могли знать, о злополучии того, чьим именем назван злополучный корабль. Для них, как и для всех, Челюскин был просто покоритель льдов, и нет ничего странного в том, что они творили у нас на глазах похожую сказку. А сказки забываются. Кто нынче знает, кем был Бова-королевич и какие вершил подвиги?

Заканчивая, вспомним последний пункт у Соколова (см. выше, с. 93), где одной из причин успеха экспедиции назван «дух великого Петра». Жаль, что замечательный историк флота не пояснил, что имел в виду. Как мы знаем из Очерка 3, её участники относились к Петру различно. Пример же с Большим Камчатским нарядом (см. Приложениек Очеркам 3 и 4., п. 4) показывает, что даже при жизни Петра указанный «дух» работал неважно: стоило свирепому царю сменить интерес и убрать двух начальников Наряда, как предприятие, прежде весьма успешное, распалось. А ведь ВСЭ ушла в путь через 8 лет после смерти Петра, во время упадка исследовательской активности государства. Почему она не распалась?