Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Экспедиция в проекте не упоминалась, и историки, описывая падение Волынского, тоже не упоминают её (исключение: П-4, но и там на деле нет темы финансов), а зря: в этом самом слабом для Остермана пункте Волынский легче всего мог зарваться, что, на мой взгляд, и произошло. Желая избавиться от опеки более опытного Остермана, он ошибся в расчетах — неверно оценил возможную роль Бирона, покровителя Головина, и благосклонность императрицы к нему, Волынскому.

Бирон затаил на Волынского зло за его независимую политику (это общеизвестно) и теперь не дал Анне утвердить указ об отставке Головина. В ответ Соймонов как раз и потребовал от Головина отчета [Долгоруков, 1909, с. 160; П-3, с. 32], а получил упомянутую записку. Казалось, Головин вот-вот будет с позором изгнан или даже осужден, а экспедиция прекращена. Но вышло совсем иначе.

Весь 1739 год Волынский доказывал Анне, что он незаменим, и преуспел настолько, что стал единственным у неё докладчиком от Кабинета, оттеснив Остермана. Это было удивительной победой, и он осмелел настолько, что решил оттеснить самого Бирона от дел, пользуясь, как говорили, тем, что государыня к тому на время охладела. Волынский расстроил брак Петра Бирона (сына фаворита) с наследницей престола Анной Леопольдовной. Это было роковой ошибкой канцлера, и Остерман ею ловко воспользовался.

Бирон задумал и в январе 1740 года построил между Зимним дворцом и Адмиралтейством знаменитый «Ледяной дом», а Волынский осмелился именно там учинить шуточную свадьбу шута и шутихи. Свадьбу сыграли в феврале, развеселив государыню несказанно (новобрачные едва не замерзли насмерть).

Бирон как бы отходил на задний план дворцовой жизни, и это само вышло за рамки, но Волынский совершил ещё две наглости — избил поэта Василия Тредиаковского во дворце императрицы (притом в помещении, где Бирон принимал просителей); что ещё хуже, в письме Анне он упрекнул её саму в плохом управлении. В марте она запретила Волынскому приезжать ко двору.

Как раз в последние дни службы во главе Кабинета, уже без права ехать ко двору, но ещё на что-то надеясь, Волынский готовил проект указа о прекращении работ «северных отрядов» [П-3, с. 42]. Эта, третья, попытка запрета была пресечена его арестом. Для Бирона настал момент действовать решительно.

В апреле Волынский был арестован — сперва за «мелочи» (избиение просителя, мелкие растраты). Когда после допросов он потерял свою обычную самоуверенность, Бирон и Остерман предъявили ему дело о государственной измене и даже заговоре, совершенно ложное, но имевшее успех. Анна противилась, но слабо (ей оставалось жить 4 месяца, и она быстро слабела), а когда Бирон сказал «либо он, либо я», сдалась. Участь Волынского была решена окончательно, когда Анна узнала от его близких, сказавших под пыткой, что тот говорил: «государыня у нас дура». После этого она разрешила пытать его самого, и, хотя «пытки не дали никаких реальных доказательств государственного заговора» [П-3, с. 44], в июле Волынский, после «суда» (среди «судей» был и Головин, явно ненавидевший подсудимого), был очень жестоко (даже по тем временам) казнён.

Участие Соймонова в «измене» сочли малым, казнить не стали, но кнутом выпороли и сослали в тот же самый Охотск. Туда, однако, он не доехал, ибо в октябре Анна Иоанновна умерла, и к власти пришла отнюдь не злая (но, увы, тоже неумная) Анна Леопольдовна и вернула многих сосланных. Бирон был без пыток и порки сослан в Березов, а Остерман, наоборот, достиг вершины власти (стал генерал-адмиралом, на корабле не побывав), а экспедиция достигла своих главных свершений: то были плавания в Тихом океане, описание внутренней Чукотки и открытие мыса Челюскин [106] Увы, Соймонов, умный и добрый губернатор Сибири (1757–1764 гг.), затребовал в Тобольск подлинники журналов ВСЭ, где они сгорели в пожаре. . Требовать отчета в тратах было некому.

Но беспечную Анну Леопольдовну через год низверг очередной переворот (о нём Остерман тщетно её предупреждал). С приходом Елизаветы её давний противник Остерман оказался в тюрьме, а без него и Бирона экспедиция была обречена. Она ещё продолжалась, но лишь пока властям было не до нее.

Елизавета вернула из ссылки всех сподвижников её отца, и один из них, Писарев, едва доехав до Петербурга, подал ей новый рапорт, где ВСЭ выставлена как преступная затея [Покровский, 1941, с. 367–371]. Головин сразу подал в отставку по болезни, и АК поспешила экспедицию закрыть. Тут-то только и вспомнили о голоде в Сибири, хотя он свирепствовал с 1739 года [Мыглан, с. 42].