Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Колчак помнил только булунскую щелявую баню, и этого хватило, чтобы не спорить, ибо там и ждать нечего.

— Слышат «амэрикэн, амэрикэн», ну и порешили: значит контрабандиты. Нарочного слал исправник в Якутск, а самих к нам их, в Верхоянск то есть. С глаз чтобы, значит, долой. В середине ноября привезли их к нам, все больные. У нас, слава Богу, был тоща он, Лион то есть, на законника прежде учился, лялякал обо всём с ими на аглиском. Так сколько он крику поначалу извел на исправника нашего, на верхоянского, что какие контрабандиты? Что мученики, едва погибли. Не слушал долго, а всё ж доказал ему Лион, что нельзя садить их, что с Петербурга за то гнев будет и наказание ему, и места исправник может лишиться очень даже легко.

— И что же, исправник отпустил их?

— Скажешь-то. В декабре свезли их главного в Якуцк, с Лионом, конешное, вместе, объяснялись. В Якуцке аглиских тоже не сыскалось, но уже в Я куцке письмо с Иркуцка нарочным пришло, што министр нетебурхский телеграфом приказал всем чинам беснечить культурный проезд америкэн в самый Китай, к пароходу значит. Давно уж их, выходит, искали, токмо до нас не доходит. А может, и доходило, да не взяли в толк наши грамотеи, што это им как раз радость та выпала, услужить гостям с иной земли.

— Прелюбопытно. Но когда в такой ситуации Мелвилл мог искать Де-Лонга?

— Да-к в той самой. Едва его свободили, он просил у губернатора подъём, ну деньги, и на север сразу. Там проток же без числа, да вы, то есть ты, сам знаешь. Однако удача ему была, нашел тела и похоронил, и даже после вывез в Америку, сумел, значит.

— Это как раз известно, об этом много писали.

— Писали, говоришь? Про дальше?

— А что-то еще было?

— Однако самое забавное, Сашенька, как раз впереди еще и было.

— Как, еще забавнее? Это что же?

— Вот представь, ваше благородье, куда как забавней. В Верхоянске у нас еще дюжина их оставалась, америкэн. Пока туда-сюда они ездили, у нас весна пришла, Яна открылась. А Верхоянск-то тюрьма, у нас говорят, без решёток, бежать потому некуда. И вот один америкэн присоветовал, что ты думаешь? Нашим побег чтобы делать.

— Да ну! И куда ж это?

— Да-к знамо куда, к нему, в Америку. В Колыму тогда уже с Америки охотники морского зверя заходить стали тогда. И вот этот наш гость с Америки объяснил, как мог, што с ними, зверобоями, уплыть в Америку можно.

Для могилы Мелвилл избрал ближайший прибрежный выход коренной породы, это на Большой Туматской протоке. С тех пор этот холм именуется по-якутски «Америка-Хая».

Памятник Де-Лонгу и его спутникам на месте их бывшей могилы. Воздвигнут комсомольцами поселка Тикси в 1976 году

— Быть не может.

— Может-не-может, а был он, однако же, текннк и текнику свою знал. Сделал им рисунку лодки, всё как есть. Объяснил, што из ёлки сделать, как креише, што из осины, как лепне, а больше што из листвянки, штоб не гнило. Вместе они и кокоры в тайге отыскали для носу и для протчего, вместе и остов рубили. Показал он им, нашим сыльным, и как дошешки к дугам подгонять…

— Обшивку к шпангоутам? Шпангоуты к планширю? И что, сумели? Удивительно.

— Вот-вот. И смолу сидеть, и шовы конопатить. А докончали уж сами, отъехал он потому. В Америку. И карту дал срисовать. Вот стало в мае тепло, и поплыли. И мой там батюшка плыл. Про всё учли, токмо не про холод внизу, у моря холодно же.

— И ни единого среди них моряка? Сумасшествие. У меня на что лихая команда, и то весьма рискуем. Вообще, как в океане Ледовитом без солидной подготовки плавать? И что же, далеко твои и утешественники уплыли?

— И я про што. Казачье миновать получилось, а на море-то лёд! Ну и стали ждать, ну и дождались казаков с Верхоянска. Жалко наших было очень-очень, зато от тех нор умеем мы русскую лодку делать, а не токмо каяк да ветку, как у якутов. Ветка, знамо дело, на ходу легка даже очень, токмо одному. И што на ней увезёшь припасу? Ну и ломкая же она.

И, помолчав:

— Зато батюшка мой тут жену сыскал. Зато потому вот у тебя я.

Что мог в ответ он подумать, обнимая под дюжиной мехов девушку, считавшую себя его невестой? Весной, полагаю, ничего он об этом не думал, просто балдел от девушки, а вот зимою…

Откуда в ней была эта бесшабашная уверенность в себе, бросившая ее к нему за тысячу вёрст, на ледовитый берег, с грузами? От отца ли ссыльного? От матери ли таёжной? Пока мы не знаем, откуда и от кого сама «невеста» была родом, где было ее жильё, можно лишь строить разные догадки. Держалась ли она за родительский дом или, наоборот, мечтала бежать из него в большой мир, с замечательным лейтенантом?