Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

«писали к нам из Монгазеи воевода Иван Биркин да Воин Новокщенов: в прошлом де во 124 году, весною, как лед скрылся, посылали они из Монгазейского города на енисейское устье проведывати морского ходу тобольского стрельца Мишку с товарищи, и Мишка де с товарищи, с енисейского устья приехав в Монгазею, в роспросе им сказывали: смотрели де они на море и не могли досмотрити, где бы за льдом вода объявилась». «А как сьехались в Монгазею с промыслов торговые и промышленые всякие люди, и они де Иван Биркин да Воин Новокщенов про тот морской ход тех торговых и промышленых людей роспрашивали. А в роспросе розных городов торговых и промышленых и всяких людей, сто семдесять человек, сказали, по нашему крестному целованью: от Архангельского де города… ходят они в Мангазею… на Карскую губу в Мутную реку, через сухой волок на Зеленую реку и в Обь, да в тазовское устье, а ходят в малых кочах; а через сухой волок суды волочат на себе; а в енисейское устье малыми или большими кочами морем из двинского устья сами не бывали, и из начала про ходоков Руских и никаких иных людей не слыхали».

Зато напомнили из Мангазеи совсем иное:

«А… при государе царе и великом князе Федоре Ивановиче всеа Русии, ходил Москвитин Лука гость с товарыщи проведывати обского устья тремя кочи, и те де люди с великие нужи примерли, а осталось тех людей всего четыре человека; и то де они слыхали, что от Мутные реки и до обского устья и к енисейскому устью морем непроходимые злые места от великих льдов и всякие нужы. А кого де Руских людей от Архангилского города Немцы в вожах наимывали, и про то они не слыхали, и у Карские губы кораблей немецких не видали» (стл. 1061–1062).

Был ли протест в среде московских дьяков? Об этом не пишут, однако факт его очевиден. Достаточно заметить, что приведенная цитата взята из письма, каковое московским дьякам, за подписью царя, вскоре же пришлось направить в Тобольск. Несомненно, что кто-то положил царю на стол не только донесение мангазейских воевод, но и объяснил ему суть дела — Куракин и компания лгут. Царь, видимо, не протестовал, и в Тобольск отправилась царская грамота совсем иного содержания. В ней, помимо изложенного выше, значилось:

«а в челобитной их [Биркина и Новокщёнова] написано, чтобы нам их пожаловать, велети им из Монгазеи к Руси и в Монгазею с Руси ходити поволить болшим морем и через Камень по прежнему, чтобы им вперед без промыслов не быть, а нашей бы соболиной казне в их безторжище и безпромыслу в десятой пошлине убытку не было. И мы торговых и промыш-леных людей всех городов, которые ходят для торгов своих и промыслов в Монгазею, пожаловали, велели им ходити с Руси в Монгазею, а из Монгазеи на Русь болшим морем и через Камень по прежнему» (стл. 1065–1066).

Запрет морского хода был царем отменен, но запрет контактов с «немцами» не только оставлен, но и стал наказуем смертной казнью:

«А будет которых городов торговые и промышленые люди учнут с Немецкими людьми в Монгазею ездити, или с ними торговая, или в Монгазею кто Немецким людем дорогу укажет, и тем людем от нас быти в великой опале и в смертной казни. А однолично б тебе о том велети учинить заказ крепкой» (стл. 1066).

Если бы дело было действительно в «немцах», Куракин мог на этом успокоиться, но нет: в октябре того же 1618 года он писал царю, что Тобольск несет большие убытки от торговли, идущей мимо Тобольска, и просил царя принять меры (стл. 1068). Остальное содержание письма неизвестно, однако и этой цитаты достаточно, чтобы понять, что именно не устраивало его в отмене запрета морского мангазейского хода — отнюдь не воображаемые «немцы», а упущенная крупная выгода.

Если такое поведение богатого помещика кому-то покажется странным, то замечу, что поместья Куракина были в Центральной России, а здесь приходилось жить едва ли не на жалованье, что князю было непривычно.

Царь незамедлительно ответил, что вовсе не хотел обидеть воеводу:

«а положили мы в том морском монгазейском ходу и всякие наши дела на тебя боярина нашего и воеводу на князя Ивана Семеновича, чтобы Немецкие люди на Енисею и в Монгазею дороги не проискали».

Куракину, однако, игра в «немцев» явно наскучила. В июле 1619 года он писал в челобитной царю:

«И в прошлом, государь… году, от Архангилского города в Мангазею, по твоему государеву указу, торговые и промышленые люди на кочах стовары и сзапасы пришли болшим морем многие люди; и я холоп твой писал в Монгазею… чтоб из Монгазеи торговых и промышленых людей, как исторгуютца и с промыслов придут, назад болшим морем не отпущал, а отпущал бы их на Березов через Камень и в Тоболеск, для того, чтоб твоей государеве казне в пошлинах истери не было: толко поедут болшим морем и учнут торговать с Немцы или с Рускими людьми, утаясь…, и твоей государеве казне в пошлинах истеря будет, а сыскать будет про то нечем, потому: городов и приказных людей в тех местех нет» (стл. 1070–1071).