Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

И в самом деле, поначалу охотники вели себя сговорчиво, так что учёные покинули их в полной уверенности, что дом на перешейке будет строиться. Однако никаких следов стройки никто никогда на перешейке не видал. После ухода учёных в круговой обход острова охотники явно занялись чем-то другим, и легко понять, чем: они охотились на песцов и искали Мамонтову кость. Где именно? Через год Колчак нашёл два песцовых капкана и большой бивень мамонта на южном берегу острова, на длинном пляже к востоку от того места, где тонул.

Отсюда в августе можно было смотреть, не идёт ли судно, а в сентябре и октябре — не уходят ли на юг олени. На остров до сих пор не ступала нога промышленника, так что Мамонтова кость, давно ставшая повсюду редкостью, здесь была в изобилии.

Немцам-то всё равно, но у охотников семьи, да и подати в конце года надо будет платить, а хозяйство всё лето без хозяев. Вернуться им необходимо теперь.

Не думаю, чтобы охотники устроили открытый бунт. Вернее, что они тихо саботировали приказы Толля. (Мне пришлось столкнуться с таким поведением местых жителей, эвенков, в Забайкалье: они молча соглашались, но делали по-своему.) Позже могли и объяснить, примерно так: «Не строим дом? Однако тойон барон плохое место указал — на самом ветру; нет ни холмика, чтобы укрыться. Другое место нужно. Тогда и было нужно его нам указать, однако теперь поздно, зима, скоро уходить будем». Барон указал другое место, защищённое с юга скалами, и нечто в самом деле было построено. Но домом это назвать нельзя, ибо то была щелявая каморка 2x2 метра с большим очагом посреди — четверым не улечься [Успенский, 1959, с. 64–65] (Подробнее см. Прилож. к Прологу и Повести, п. 3.).

Быть может, учёные заказывали домик на двоих, собираясь отпустить строптивых спутников, а самим зимовать? Нет, каморка не была конопачена, а шатучая дверца открывалась прямо на мороз. Недаром домик к лету оказался забит льдом. Зимовать в нём было нельзя, и позиция строивших очевидна: получите заказ, вот он, но о зимовке забудьте. По сути, вопрос об уходе должен был решиться именно тогда, при «сдаче объекта». И всё-таки учёные в домике жили — там оказались следы их быта.

А вот охотники там явно не жили — нет ни одной их вещи, кроме роговой пилы [206] Старокадомский Л. М. Открытие новых земель в Северном Ледовитом океане // Морской сб., 1915, № 1. (ею пилят снег и блоками обкладывают дом для утепления). В самом деле, ураса (якутская палатка) удобнее: там теплее и не так сыро. Где же они поселились?

Там, где пристал вельбот Колчака, странные оказались находки: алюминиевая крышка от котелка, медвежья шкура, камнями заваленная, и бронзовые наконечники, обрубленные с палаточных кольев. Что за прихоть: бросать полезные вещи, с таким трудом добытые и притащенные? Но всё станет понятно, если принять, что был то не летний лагерь учёных, а зимний — охотников. Донельзя нагрузив нарту едой, мамонтовой костью, шкурами и дровами, они избавились ото всех излишеств. Например, от наконечников: дело в том, что якутская ураса, в отличие от европейской палатки, к земле не крепится, так как ветер не срывает её, а лишь прижимает к земле (Бруснев. Отчёт, с. 172).

Может быть (как хотелось бы!), ураса назначалась всем четверым? Нет, тогда палатка учёных (та, с которой в сентябре обходили остров) осталась бы на острове, как осталась бы и вторая нарта. Словом, уходя вместе, идти, вероятно, собирались врозь.

Уходившие нуждались в знаке — на случай вынужденного возвращения. Летом сложили бы, как обычно, большой издали заметный гурий, но теперь он вышел маленький: выламывать камни изо льда, да ещё из-под снега и в темноте — тяжело. Чтобы он не утоп в снегу сразу, его устроили на невыделанной (жесткой, как фанера) медвежьей шкуре. Вероятно, где-то рядом среди скал был мясной склад, но обыскать местность спасатели не догадались (им, как ни странно, в головы не пришло, что знак обязан что-то значить); теперь всё давно истлело. Ну а крышку, средь полярного дня столь заметную, ничего не стоило потерять в темноте, грузя нарту между сугробов.

Итак, две пары жили врозь. Охотники чинили нарты и байдары, шили из оленьих и медвежьих шкур одежду и обувь для ухода домой, а учёные обследовали остров.

Интересно, как вёл себя Зееберг? в попытках понять происшедшее, сперва я рассматривал двоих учёных как единую пару, идейное целое, пока не заметил, что на третьей записке нет подписи Толля. Это значит, что записку не только написал и доставил к мысу Эмма, но и составил астроном один. И нёс 23 версты на лыжах среди скал, и столько же обратно, а он ещё весной волочил левую ногу. Да почти сплошь в темноте, на шквальном ветру и морозе за тридцать. С палаткой и прочим это невозможно. Явная несообразность. Но нет смысла рассматривать несообразности порознь, их надо собирать вместе, чтобы они друг друга проясняли. Так же несообразны обещанные им документы, коих не было. Ещё что? Ещё у домика осталась доска с надписью SEEBERG [207] Визе В. Ю. Третья высокоширотная экспедиция на «Садко» 1937 года // Проблемы Арктики, 1938, № 1, с. 75. . Как на мавзолее. Это так немыслимо для полярников, что Михаил Белов (известный читателю из очерков) даже написал, что на доске были вырезаны «имена участников похода».