Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Тут только лейтенант вспомнил, что сам читал про колонии микроскопических водорослей на согретом солнцем снегу. Там, где ветер приносит органический материал, снег «цветёт». Мазки ярких красок средь чёрно-белого, красота.

Покурив, стали спускаться по камням вдоль цветного ледника. Спуск трудней подъёма, и скалолазаньем никто из путников прежде не увлекался, но «кое-как спустились», вспоминал Бегичев. Спрыгнули на узкий галечный пляж, заваленный выдавленными на берег льдинами. Огляделись и пошли по нему на запад. Местами пришлось перебираться между торосами и скалами.

Пройдя от лагеря вёрст восемь, не доходя мыса, увидали вверху, среди осыпи, торчащее в камнях весло и рядом бутылку. «Бутылка, глянь, от шампанского» — знать, отмечал ею барон со спутниками спасение своё из волн и льдин. Колчак бутылку разбил, вот и записки.

Первая, июльская, рукой Толля, сообщает о прибытии в байдарах (даже не в шлюпке!) на остров. На второй, сентябрьской, рукой Зееберга — план острова с указанием будущей хижины на другом конце острова (ох, ну и далёко, сегодня не дойти никак) и приписка: «Имеем во всём достаток». Подпись барона Толля. Стало быть, зазимовать смогли. Ну, слава Богу!

Последняя (третья) записка, рукой Зееберга, указывает, как найти дом, и он почему-то намного ближе. Отлично, попадём туда сегодня же. Однако она датирована октябрём, а что ж нет ничего позже? Это уже тревожно. Стараясь не думать о худшем, трое пошли назад, к своим. Вверх-то ничего, а вот как вниз, близко уже к палатке, то расслабились, и Рогачёв, прыгая с камня на камень, ногу подвернул. Досадно. Однако, обняв Колчака и Бегичева за плечи, добрёл.

Поев и поспав часок на спальниках, Колчак и Бегичев идут опять (третьим взяли Инькова), но теперь на ост, к указанному в письме дому. Судя по тому, как верно они шли к нему и как быстро вернулись назад другой дорогой, путники воспользовались только что обретённой картой Зееберга (она помещена далее, в главе 2). Взобрались на ледовый склон и оказались на огромной (версту шириной) ледяной реке, где под беспорядочными волнами обтаявших сугробов голубеет чистый недвижный поток. Легко перешли его, спустились на другой пляж, совсем короткий, а за ним опять ледник — поменьше, зато крутой и весь в трещинах. Пытались идти по нему, но скоро поняли — костей не соберёшь:

«Шли большим уклоном ледника, итти было очень трудно, того и гляди, что скатишься в море и расшибёшься вдребезги, упадёшь в 100 метров ледникового обрыва. Я увидел небольшую промоину и пошёл по ней. Кое-как спустились к морю, но берегом итти было совершенно нельзя» [Бегичев, с. 42].

Пожалуй, лучше обойти язык ледника с юга по годовалому морскому льду, хоть он тоже плох. Вот трещина, Бегичев с разбегу перепрыгнул её. Ну, с Богом.

записка Зееберга

Разбег, прыжок, треск льда, и лейтенант исчез в чёрной воде. «Утонул-утонул!» — в ужасе завопил Иньков с прежнего берега, не зная, как помочь гибнущему командиру.

«Я бросился к нему, но его было не видно, потом показалась его ветряная рубашка. Я схватил его за неё и вытащил на лёд. Он совершенно потерялся, но этого было недостаточно. Под ним опять подломился лёд и он совершенно погрузился в воду и стал тонуть. Я быстро схватил его за голову и вытащил еле живого на лёд и осторожно перенес его к берегу и положил на камни» [Бегичев, с. 43] См. также Прилож. 1.

Как говаривал многоопытный Нансен,

«потерять в полярных широтах жизнь проще, чем монету в дырявом кармане».

Но лейтенанту, как видим, везло.

«Мы сняли с Колчака сапоги и всю одежду, потом я снял с себя егерское бельё и стал надевать на Колчака. Оказался он ещё живой. Я закурил трубку, дал ему в рот. Он пришёл в себя».

Спутники развели костёр — сушить его одежду и обувь. Так и слышу, как полуголый Бегичев, повеселев, кричит: «Ну-к шевелись, Илья Яковлич, скидай сапоги, твои поменьше», так и вижу босые ноги Инькова, на рукавицах стоящие, как надел он на руки сапоги командира и вертит их над огнём. Как Бегичев распахнул над языком пламени командирскую ветровку.

Жар греет Колчака спереди, неяркое солнце — сзади, а нутро ноет от холода. О своём жутком купании он записал только вот что: попытка обхода по льду

«обошлась мне очень дорого ввиду порчи единственного анероида, с которым я провалился под лёд и, таким образом, был лишен возможности, как следует, определить высоты на ледниках».