Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»

Словом, человек, по своим дарованиям, как никто другой, способный оказать немалые услуги государству в его кавказско-азиатской политике, не вписывался в систему и оказался бесполезен. Он стал жертвой косности и застоя, которые распространились на всю империю, на все сферы управления и государственной деятельности. Кавказская и ближневосточная политика не составляла, конечно, исключения. Чацкие и на Кавказе были лишними.

Тем более лишними в горах Кавказа и южнее были открыто несогласные, так сказать, диссиденты того времени. Они попадали туда разными путями. Неблагонадежных в военных мундирах, чей боевой опыт мог пригодиться, прямо или косвенно причастных к декабристскому движению, охотно отправляли под пули горцев, персов, турок. Некоторые из них (генерал И. Г. Бурцов, В. Д. Вольховский, М. И. Пущин, Н. Н. Семичев) упоминались Пушкиным в его «Путешествии в Арзрум». О романтике декабризма, талантливом поэте А. И. Одоевском подробно рассказано в настоящем повествовании Н. Я. Эйдельмана. Кавказ был единственным шансом для николаевских штрафников (так сказать, «второго ранга») как-то восстановить свой додекабрьский гражданский статус, положение в обществе, материальный достаток, наконец.

Одних инакомыслящих доставляли на Кавказ под конвоем, других — по приказу, третьи отправлялись полудобровольно. Немногим повезло. Лермонтов, выехавший в последний раз на юг с тяжелыми предчувствиями (как и Грибоедов), надеялся за хребтом Кавказа найти тот уголок, который отправился искать его единомышленник Чацкий. Впрочем, уверенности у него не было («быть может…»). Его скрытые опасения подтвердились. Ему даже не удалось перевалить хребет, он не успел укрыться, да и укрытия-то не было. Поэт тоже «был назначен на убой» [5] Денис Давыдов в стихотворении, названном им «Генералам, танцующим на бале при отъезде моем на войну 1826 года», писал: Мы несем едино время, Только жребий наш иной: Вы оставлены на племя, Я назначен на убой. , и роковой выстрел раздался лишь случайно в Пятигорске, а не в каком-либо другом пункте империи.

Ибо кавказская Азия была южным продолжением «немытой России» не только в географическом смысле. Здесь обосновались и развились все основные российские проблемы (при наличии, естественно, и местных), в том числе и главная в последнее столетие существования империи Романовых: противоборство деспотизма и освободительного движения.

Тогда деспотизм взял верх. Разными способами он расправился со всеми героями этой книги. С одними — до конца, других выбил из колеи, обрек на изгнание или бездеятельность. Но семена, посеянные многими лучшими русскими людьми на Кавказе, дали свои всходы, только много позднее.

Итак, Кавказ, кавказская Азия как часть и продолжение России, кавказская история и культура нового и новейшего времени как часть общероссийской истории и культуры — тема обширная и благодарная. В настоящей книге Н. Я. Эйдельмана освещаются лишь некоторые ее грани, но и это — немалый вклад. Читатель, перевернув последнюю страницу этой книги, убедится: родная наша культура, классическая русская литература в особенности, многим обязана Кавказу.

Когда читатель развернет эту книгу, о Натане Эйдельмане уже будут говорить в прошедшем времени. Ему не суждено было радоваться своему новому детищу, почти двадцатому по счету (а кроме того, множество статей, предисловий, примечаний, рецензий и т. д.). Разрыв сердца внезапно прекратил его кипучую деятельность, которая получила столь широкое общественное признание у нас и за рубежом.

Здесь неуместен некролог. Скажу только о двух основных качествах этого на редкость одаренного человека, проявившихся и в данной книге: универсализм и отзывчивость. Его эрудиция поражала, его книги были густо населены как историческими персонажами, так и людьми обыкновенными, диапазон его интересов простирался от проблем происхождения человека до особенностей нашей перестройки, высокий профессионализм виден в его работах и по гражданской истории, и по истории общественной мысли и литературы. Самый же большой и поистине бесценный вклад он внес в изучение русской культуры XIX в. (отчасти и XVIII) в контексте русской истории и наоборот. Уверен, что эти его труды со временем получат самое высокое признание.

Творчество Эйдельмана являет пример преодоления узкого специализма, приземленности, конъюнктурщины, пример прорыва в пограничные области знания, где, как известно, ищущего ожидают наибольшие открытия. Разносторонность была свойством его творческой натуры — историк, литературовед, знаток архивов, но и прирожденный педагог (он начинал как школьный учитель и высоко ставил это звание), писатель (в том числе и детский), но и популяризатор, публицист, оратор. Кроме того, он был по-настоящему прогрессивный человек, видящий далеко вперед. И отличный товарищ, всегда готовый помочь и словом и делом, в том числе и автору этих строк.