Натан Эйдельман - «Быть может за хребтом Кавказа»

Об этом достаточно сказано у Эйдельмана. Добавлю, что, с точки зрения востоковеда-турколога, эти пушкинские произведения отличаются несомненным профессионализмом, что может показаться неожиданным, если вспомнить биографию поэта. Но для Пушкина многое было возможным. Ненасытный наблюдатель и тонкий провидец, он обнаружил удивительную осведомленность о соседней азиатской державе, извечном противнике России. Путешествие в действующую армию И. Ф. Паскевича, успешно продвигавшуюся по Восточной Анатолии и овладевшую сильными крепостями Карс и Эрзерум, дало поэту богатейшую пищу для познания турецкой жизни того времени. Его зарисовки с натуры содержат бесценный материал не только по военной истории, но и по внутреннему положению в завоеванных районах Османской империи — вопросу, одному из наименее изученных. Ничто примечательное не ускользнуло от взора путешественника.

Например, он проявил особое внимание к курдам-езидам, очевидно поразившим его воображение своим образом жизни и верованиями. Им посвящены строки в основном тексте «Путешествия» и приложение на французском языке, взятое из книги Ж.-Ж. Руссо «Описание Багдадского пашалыка» и содержащее «Заметку о секте езидов» итальянского миссионера Маурицио Гардзони. Это — одно из первых свидетельств в русской литературе о курдах вообще и о езидах в частности.

С наибольшей выразительностью и глубиной интерес нашего великого поэта к Турции проявился, однако, не в прозе, а в стихах. И это естественно, иначе Пушкин не был бы Пушкиным. «Стамбул гяуры нынче славят» — перл в пушкинском творчестве, еще недостаточно оцененный и во многом загадочный. (Давно замечено, что гениальное всегда отчасти загадочно.)

В самом деле, это стихотворение известно в двух вариантах: один — усеченный, другой — более полный. Первый включен в текст «Путешествия в Арзрум» (глава пятая), написанный в 1835 г. и впервые напечатанный в первом томе «Современника» в 1836 г. Второй, на мой взгляд более совершенный (и более соответствующий турецко-мусульманским реалиям), написан значительно раньше (17 октября 1830 г., в первую «болдинскую осень»), известен в пушкиноведении как незавершенный «отрывок» и при жизни поэта не публиковался [1] Впервые опубликован В. А. Жуковским в 1841 г. в посмертном издании сочинений Пушкина (т. IX). .

Неясно, почему в «Современнике» был напечатан усеченный текст, уступавший в поэтическом отношении «болдинскому». Может быть, Пушкин собирался вернуться к этому стихотворению, развернуть его в более обширное произведение, в поэму? За это говорят строки в «Путешествии», предваряющие стихи: «Вот начало сатирической поэмы, сочиненной янычаром Амином-оглу». Значит, предполагалась поэма?

Тогда понятно, почему Пушкин опустил в «Путешествии» 16 заключительных строк, содержащих жуткое описание янычарского погрома 1826 г. Во-первых, в них не было ничего «сатирического», во-вторых, они не относились прямо к делу, т. е. к ситуации в Восточной Турции во время похода корпуса Паскевича. Все же необъяснимо, почему Пушкин в публикации «Путешествия» не дал, на мой взгляд, более выразительную редакцию третьей и пятой строф стихотворения, содержащуюся во «втором варианте»? Впрочем, не буду вторгаться в область пушкиноведения, а обращусь к турецким мотивам.

Прежде всего о «янычаре Амине-оглу». Такого не существовало, это — обычная пушкинская мистификация. Но я не исключаю, что у самовольно прибывшего в действующую армию русского путешественника был турецкий информатор (а может быть, не один), подробно осведомивший его о насущных проблемах тогдашней турецкой жизни. Во всяком случае, поэт проявил к южному соседу России большой и неподдельный интерес. Замысел поэмы на турецкую тему говорит сам за себя. Дошедшие же до нас строки поражают удивительно глубоким, проницательным взглядом на события, происходившие тогда в самой Османской империи и вокруг нее.

Приглядимся внимательнее к стихотворению.

«Стамбул гяуры нынче славят…» Какие гяуры (т. е. «неверные») и за что славят? Вряд ли это были гяуры — подданные Османской империи, поднявшиеся на борьбу за свободу и независимость греки или сербы или вступавшие на тот же путь румыны, болгары, армяне… Может быть, Пушкин имел в виду одобрительное отношение иностранцев к возобновившимся попыткам правительства султана Махмуда II провести некоторые реформы по европейскому образцу, покончить с наиболее одиозными пережитками староосманской традиционной системы, доказавшей свою военную и политическую несостоятельность (что, кстати, наглядно показала неспособность Порты помешать вмешательству держав в защиту восставших греков и поражение в русско-турецкой войне 1828–1829 гг.). Не исключено, но в хоре славящих наверняка не было голоса России, только что победившей Турцию и стремившейся извлечь из этого немалые политические и прочие выгоды. Зато и на Западе, и в России общественность, особенно либерально-демократические круги, резко осудила типично турецкие методы кровавых расправ с непокорными подданными, будь то мусульмане (янычарский погром) или христиане (греческая резня на острове Хиос и в других местах).