Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

Наше сближение началось с того, что мы стали соседями по верстаку, а вскоре и зажили вдвоем сначала в комнате у Моисея у каких-то набожных евреев, кажется, на Немигской улице, а потом уже в специально нами подысканной комнате у какого-то старого повара по Юрьевской.

Моисей взялся за мое революционно-политическое воспитание. Из русских писателей его любимейшими были Успенский и Салтыков. Он выбирал лучшие рассказы Успенского и заставлял меня читать вслух, а сам комментировал и подчеркивал особенно выдающиеся, по его мнению, места рассказа.

Начал он меня постепенно приобщать и к революционной деятельности. Конечно, он мне не говорил о своих революционных связях в Минске, куда ходит и что делает. Об этом приходилось мне только догадываться и сгорать от любопытства. Но он толкнул меня в определенную область работы для организации. Это — раздобывание шрифта для подпольной типографии. Условия для этого были довольно благоприятные, и в типографии Дворжеца, — как и потом в других типографиях в других городах — мне удавалось эту операцию проделывать довольно ловко и успешно.

В начале осени Моисей уехал, оставив меня одного. По своей обычной конспиративной привычке он не сказал, куда и зачем едет, но только успокоил меня, что он меня не забудет и чтобы я продолжал делать начатое дело — раздобывать шрифт. Взял он от меня письмо в Гомель к моим друзьям рабочим литографам Гельману и Миллеру.

За время нашей совместной жизни я успел сильно привязаться к Моисею, тем более, что мои стремления к рево-

[166]

люционной деятельности прогрессировали и эти стремления тесно связаны были с личностью Моисея, авторитет которого в моих глазах достиг наивысших пределов. Неудивительно поэтому, что я сильно загрустил. Больше уже не развлекали меня попойки с другими наборщиками и другие развлечения. Временно я ушел с головою в типографскую работу. В типографии спешили с отчетом Либаво-Роменской жел. дор. и чтобы ускорить окончание работы наборщикам предложили сдельную плату. Представилась возможность хорошо заработать, разумеется, при 12-14-часовом рабочем дне. Я с радостью за это ухватился, чтобы сразу убить двух зайцев: зашибить деньгу и убить тоску по Моисею.

Из Гомеля от Гельмана я получил письмо, в котором он меня извещал о посещении Моисея. Письмо было написано в приподнятом тоне и ясно говорило, что Моисей произвел огромное впечатление не только на самого Гельмана, но и на многих тогдашних гомельских революционеров и им сочувствующих.

Между тем в Минске в типографии Дворжеца работа отчета заканчивалась. Не обошлось и без стычки с администрацией. Так как на этой сдельщине мы заработали довольно хорошо (от 60 до 80 рублей в неделю), то администрации это показалось чересчур жирным для рабочих и она решила сбавить нам с условленной цены. Началась борьба, выступили на сцену угрозы забастовкой. Администрация решила немедленно рассчитать наборщика А., стоявшего во главе компании сдельщиков и являвшегося представителем для переговоров во время конфликта. Тогда я тоже выступил вперед и потребовал, чтобы и меня рассчитали, а за мною последовали с таким же заявлением и другие наборщики. Таким образом, наборщика А. нам удалось отстоять и добиться расплаты по условленной расценке.

После этого я решил уехать из Минска. Моисей о себе ничего не сообщал и я решил его поискать в Киеве. В Киеве я его не нашел и поехал в Харьков. По счастливой случайности я в Харькове в среде наборщиков натолкнулся на единомышленников, в скорости же получил весточку и от Моисея. В кратком, написанном не совсем твердым почерком, письме он меня извещал, что он скоро будет в Харькове. Он действительно вскоре приехал со свежим экземпляром отчета Лондонского социалистического конгресса 1896 г. под

[167]

фирмой издания «Группы рабочих революционеров». Кажется, он сам его набрал и напечатал, без чьей-либо посторонней помощи. За два дня пребывания в Харькове, которые он отдал большей частью разговорам и беседам со мною, я был посвящен в некоторые подробности той небольшой революционной организации, к которой принадлежал Моисей и в которой я с тайной гордостью стал причислять и себя. Он мне говорил о своем брате Михаиле, о невестке Белле, проживавших в то время в Белостоке, и о других товарищах, работавших в Польше, в Ковне, в Влльне и других городах.

Забрав у меня накопленный шрифт, он опять уехал, наказав продолжать работу по добыванию и обещав о себе дать скоро знать.