Владимир Ленин - К двадцатипятилетию первого съезда партии

[51]

волюционную работу каждого в отдельности. Буду говорить только о времени до образования первого Киевского рабочего комитета, когда еще сам принимал участие также в пропаганде.

Первый рабочий, с которым меня познакомил Як. Макс. Ляховский, был Вешнер, ювелир, о котором пишет В. Э. Люльев.

Для читателя ясно, что с нашей точки зрения не столько Люльев нашел себе учителя из жажды знаний, а революционер Вешнер подобрал для пропаганды более или менее подходящего человека. В. Э. Люльев дал нам связи с заготовщиками и вообще с ремесленниками, в том числе с Г. Е. Рудерманом, который потом и вошел в первый Киевский рабочий комитет. Значение последнего — тоже поддержка связей с ремесленниками. Особенно великие услуги по завязыванию связей с заводскими рабочими в этот же период принадлежат Сол. Моис. Сонкину. У него для этого было много данных. Но уже ко времени образования первого рабочего комитета он дал все свое самое лучшее. И его кандидатура в первый рабочий комитет была отвергнута, а вошел Рудерман, у которого тогда было меньше связей и возможностей; но он дал свое самое ценное именно в комитете, будучи вполне на своем месте в этой организации. Абр. Моис. Сонкин в это время оказал движению громадные услуги и завязыванием связей, и особенно смелостью, и исключительной, выдающейся находчивостью в распространении прокламаций. В первое время это было неоценимо, когда многие боролись против прокламаций. Он, например, мог передать для распространения папиросницам фабрики Эгиза (Фома неверующий, я любил в некоторые ответственные моменты быть на месте в роли постороннего. Описываемый здесь факт я наблюдал на противоположной стороне улицы, если мне память не изменяет, это было на Черногрязской улице, либо вообще в этом районе на Подоле. Как сейчас вижу это место перед собою, на спуске) прокламации, подстерегая папиросниц у ворот, во время обеденного перерыва, представившись им галантерейным прикащиком, галантно передавая им прокламации под видом рекламы самого лучшего магазина самых нужных для барышень товаров.

Трудно прибавить что нибудь новое к прекрасному портрету Альб. Давид. Поляка, который нарисовал т. Невский.

[52]

А. Д. Поляк был дерзок в своей работе до самозабвения, революционер до последнего здорового кусочка своих слабых легких.

Ант. Яков. Кровацкого я тоже знал. Я тогда знал всех выдающихся рабочих.

У Бурже есть рассказ под заглавием «Никогда не отказывайте женщине в свидании». А я считал своим долгом всегда видеть наибольшее количество рабочих. И товарищи-интеллигенты мне помогали в том, знакомя меня с теми, которые чем-нибудь выдвигались из массы. В этом порядке я знал и Олю Вольфсон, о которой так много хорошего вполне заслуженно говорится во многих записках этого сборника.

Из бундовских рабочих или бывших бундовцев больше всего я знал Марка Душкана. Этот из работников революционеров — один из выдающихся.

Хочется еще сказать два слова о Дм. Ник. Неточаеве. О нем говорит Кровацкий в своей записке и т. Луначарский в «Великом перевороте», также А. М. Сопкин. Я его знал только как хозяина конспиративной квартиры для нашего 1-го рабочего комитета. Он был в этом отношении замечателен. Он нас встречал в своем маленьком деревянном домике и немедленно, просто, без слов оставлял нас. Сгорел этот домик, когда я в этом году посетил мать его. У матери я видел его фотографическую карточку, такую самую, какая напечатана в сборнике. На карточке была подпись: ничего лишнего.

И мне припоминается автор и хозяин нашей конспиративной квартиры. И на лице его и в его поведении по отношению к нам — действительно ничего лишнего.

Написал тут только о тех, кого лично знал.

У нас с Юв. Дмитр. была своего рода игра. По одной черточке человека дать предсказание ближайшей революционной роли работника. Свое самое лучшее А. Я. Кровацкий дал уже после моего ареста. Эдуард Францевич Плетат, пользовался заслуженно большим авторитетом среди железнодорожников.

Когда мы перешли к широкому разбрасыванию прокламаций, он оказал большие услуги.

Всякий раз, как я его видел, и недавно в 1923 г., мне приходили в голову стихи Пушкина: «У старого Будрыса