Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

В мире царит зло , говорит первая группа моралей (около 30 басен). В центре ее внимания – «дурной человек» (96). Он творит и будет творить зло, несмотря ни на что (16, 122, 166 и др.). Исправить его невозможно (69, 166, 192), он может изменить только вид, но не нрав (50, 107). Его можно только бояться и сторониться (19, 52, 64, 93 и др.). Дурному человеку не стать хорошим, а хороший легко становится дурным (152, 200).

Судьба изменчива , говорит другая группа моралей (около 20 басен), и меняется она обычно только к худшему (179). От судьбы все равно не уйдешь (162, 185, 218). Поэтому человек должен уметь применяться к обстоятельствам и все время помнить, что в любой момент они могут измениться (39, 112, 172, 224). Удачи не стоят радости, а неудачи – печали: все преходяще, и ничто не зависит от человека (13, 21, 24, 78).

Видимость обманчива , говорит третья группа моралей (около 35 басен). За хорошими словами часто кроются дурные дела (22, 33, 34 и др.), за величавым видом – ничтожная душа (27, 108, 111 и др.); люди хвастаются, что могут делать чудеса, а не способны на самые простые вещи (40, 56, 161); те, на кого надеешься, могут погубить, а те, кем пренебрегаешь, – спасти (74, 75, 150). Поэтому надо уметь узнавать дурных и под личиной (9, 37, 38 и др.), лицемеров – сторониться (35, 158, 160), а для себя желать благ не показных, а внутренних (12, 130, 229).

Страсти пагубны, потому что они ослепляют человека и мешают ему различать за видимостью сущность, – такова четвертая группа моралей (более 35 басен). Самая пагубная из страстей – алчность (126, 128, 133 и др.): она делает человека неразумным (43, 48, 49 и др.), заставляет его бросать надежное и устремляться за ненадежным (4, 6, 18, 58 и др.). За алчностью следует тщеславие, толкающее человека к нелепому бахвальству и лицемерию (14, 15, 20, 98 и др.); затем – страх, заставляющий человека бросаться из огня в полымя (76, 127, 131, 217); затем – сластолюбие (80, 86), зависть (83), доверчивость (140) и другие страсти.

Освободившись от страстей, человек поймет наконец, что лучшее в жизни – довольствоваться тем, что есть, и не посягать на большее: это пятая группа моралей (около 25 басен). Не надо искать того, что не дано от природы (184); нелепо соперничать с теми, кто лучше или сильнее тебя (2, 8, 70, 83 и др.); каждому человеку дано свое дело и каждому делу – свое время (11, 54, 63 и др.).

Из этого основного жизненного правила вытекает ряд частных. В своих делах можно полагаться только на себя (30, 106, 231) и на свой труд (42, 147, 226). Друзей-помощников нужно выбирать с осмотрительностью (25, 65, 72), платить им благодарностью (61, 77), но самому ни от кого благодарности не ждать (120, 175, 176, 215). В жизненных тяготах нужно запасаться терпением (189) и все смягчающей привычкой (10, 195, 204), учиться на своих и чужих ошибках (79, 134, 149, и др.), а если все-таки придет несчастье – утешаться, что не к тебе одному (23, 68, 113 и др.). В конечном счете, жизнь все-таки всегда лучше смерти (60, 85, 118).

Вот идейная концепция эзоповской басни. В мире царит зло; судьба изменчива, а видимость обманчива; каждый должен довольствоваться своим уделом и не стремиться к лучшему; каждый должен стоять сам за себя и добиваться пользы сам для себя – вот четыре положения, лежащие в основе этой концепции. Практицизм, индивидуализм, скептицизм, пессимизм – таковы главные элементы, из которых складывается басенная идеология. Это – хорошо знакомый истории тип идеологии мелкого собственника – трудящегося, но не способного к единению, свободного, но экономически угнетенного, обреченного на гибель, но бессильного в борьбе. Первое свое выражение в европейской литературе эта идеология находит у Гесиода; и уже у Гесиода она встречается с литературной формой басни. В басне эта идеология получает свое классическое воплощение. И если басня среди всех литературных жанров оказалась одним из наиболее долговечных и наименее изменчивых, то причина этому – именно живучесть такой идеологии.

Легко понять, что такой апофеоз существующего мирового порядка не имел ничего общего с тем революционным пафосом, который одушевлял когда-то эту мелкособственническую массу в ее борьбе против знати. Или, вернее сказать, бунтарство нашло дальний отголосок в легендарной фигуре Эзопа, – а обывательство нашло выражение в бережно отфильтрованной школою моралистике эзоповских басен.

Желание продемонстрировать незыблемость мирового порядка определило и структуру басенного сюжета. Эта структура нашла свое законченное выражение в нехитрой схеме: «Некто захотел нарушить положение вещей так, чтобы ему от этого стало лучше; но когда он это сделал, оказалось, что от этого ему стало не лучше, а хуже». В этой схеме, с небольшими вариациями, выдержано около трех пятых всех басен основного эзоповского сборника.