Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

(2) Более тонкий способ: душою телка живая, а неживая только телом: 719, «я была, как все в стаде, но Мирон сделал меня неподвижной»; 727, 728, «я и мычала бы, но Мирон сделал меня немой»; 720, «я паслась бы, но Мирон сделал меня неподвижной»; 729, 740, «я и пахала бы, но Мирон сделал меня неподвижной»; 732, «если пастух будет сердиться, то это Мирон виноват, а не я».

(3) Еще более тонкий способ: (а) телка – это одно, и она живая, а образ телки – это совсем другое, и он не живой: 718, «только этот внешний образ и создан Мироном»; 716, «и даже не Мироном, а безликим временем»; (б) или наоборот: это не образ, это живая телка, и только у творца не хватило сил для последнего ее оживления: 726, «Мирон родил ее своей рукой, как корова рожает утробой»; 724, «как Прометей творил людей из глины, так Мирон – телку из меди»; 723, «я не живая, но ради своего родителя готова быть живой»; (а–б) сразу: 717, «душа ли это вложена в медное тело, или медное тело облекло душу?».

(4) И последнее, самое обобщенное – соотношение природы и искусства: природа в этой скульптуре – материал, искусство в ней – облик: 738, «коснись этой телки – почувствуешь природу, взгляни – почувствуешь искусство, подумай – поймешь, в чем их единство». От нехитрых острот мы постепенно поднялись до философских проблем. Читатель, вам не захотелось попробовать к этим двадцати восьми вариациям одного и того же парадокса приискать еще и двадцать девятую? Если да, то вы восприняли это стихотворение так, как воспринимал его античный читатель.

(Заметим: описания в эпиграмме нет, только впечатление. Опущена ли голова у телки, повернута ли, поднята ли, мы не знаем. Статуя не сохранилась, и ни одна из этих эпиграмм не поможет историкам искусства представить, как она выглядела. Считается, что греки мыслили пластическими образами. Может быть, но когда эти образы нужно было выразить словесно, греки мыслили риторическими фигурами. Так и здесь: образ – один, да и то не слишком ясный, а словесных конструкций вокруг него – двадцать восемь, одна другой контрастнее. Вот что такое настоящая риторика, царица словесных наук.)

Возьмем другой пример: эпиграмму о Дамиде, Пигрете и Клейторе. Это три брата, три охотника, добычу свою они ловят в трех стихиях, один – птиц, другой – зверей, третий – рыб, у всех для ловли одно орудие – сети, но пользуются они ими каждый по-своему; и вот они приносят свои сети и добычу богу, чтобы тот не оставлял их своей милостью и впредь. Как написать об этом тринадцатью различными способами? Антология предлагает стихотворения VI, 11–14, 16, 179–186 (заметьте, что иногда один и тот же автор писал по нескольку вариаций, как бы состязаясь сам с собой). Может быть, кому-нибудь будет интересно дать себе отчет, чем одна вариация отличается от другой.

Вот третий пример: сюжетная эпиграмма о том, как жрец Кибелы столкнулся в пещере со львом, ударил в бубен и так напугал льва, что тот убежал: VI, 217–220, четыре вариации. И так далее: при желании таких подборок можно найти немало. И читать греческую Антологию можно двояким способом. Если читателю интереснее поэты, чем стихотворения, – он раскроет указатель авторов и будет выборочно читать стихи Симонида, Леонида, Асклепиада, Мелеагра, Филодема, стараясь найти между стихами каждого поэта сходство и по нему составить представление об облике автора: часто это возможно (но не всегда). Если же читателю интереснее стихотворения, чем поэты, – пусть читает подряд, пробираясь между похожими друг на друга стихами и стараясь найти между ними разницу, ради которой они когда-то были написаны.

Всякое стихотворение кажется читателю чудом: жизнь встретилась с поэтом и внушила ему поэтическую мысль именно в данной неповторимой форме. Всякий поэт знает, что это не так: да, жизнь внушает мысль, но форма для этой мысли приходит та, которая давно стала традиционно привычной для подобных мыслей. В цирке хороший фокусник показывает людям чудеса, и публика аплодирует. А очень хороший фокусник после этого поворачивается к публике боком и демонстрирует разгадку своих чудес – скрытые резинки и припрятанные платки и шарики. Древнегреческие поэты были очень хорошими фокусниками: они не боялись открывать перед публикой лабораторию своих чудес. Особенно это видно на таких книгах, как Палатинская Антология.

P. S. Греческие эпиграммы размером подлинника переводились на русский язык с начала XIX века. Три сборника под заглавием «Греческая эпиграмма» вышли в 1935, 1960 и 1993 годах. Цитируемые здесь переводы – из этого накопленного общими усилиями запаса. Эпиграммы в этих изданиях были расположены по отдельным авторам – согласно с романтическим убеждением, что творческая личность в поэзии – главное, а безличная жанровая традиция – не главное. Потом впервые было предпринято издание избранных эпиграмм Палатинской Антологии, сохраняющее тематический план оригинала; покамест оно так и не вышло. Предисловием к нему и должна была быть эта статья 34 34 Позднее текст издан в: Эпиграммы греческой антологии / Пер. с древнегреч. под ред. М. Л. Гаспарова, Ю. Ф. Шульца. М.: Терра, 1999. С. 5–24. .