В последующие месяцы болезнь Руты прогрессировала. В родительском доме в Зекингене ее мучили ежедневные приступы лихорадки, тяжелый кашель, сильное потоотделение и отсутствие аппетита. Ее отец стал часто писать Отто Меккельбургу, в одном письме за другим изливая растущую тревогу из-за состояния Руты. Несмотря на свое самочувствие, его дочь «отвергла» мысль о том, чтобы ее лечил кто-то, кроме Грёнинга. «Рута хочет лишь одного, — сообщил он Меккельбургу, — как можно быстрее увидеться с герром Грёнингом». Он знал, что это, «возможно, последнее желание Руты». Дорогой герр Меккельбург, умолял он,
заклинаю вас всем своим существом, как можно быстрее сообщите герру Грёнингу о желании Руты и прошу вас, приезжайте на машине, мы заплатим… Пожалуйста, не теряйте ни дня, ни часа… Умоляю, поймите, как мы страдаем и какая огромная ответственность лежит на нас.
К. пишет с мольбой, но в его тоне звучит и легкий намек на обвинение. В конце концов, это «мы», чья ответственность столь огромна, охватывало — помимо К. — и Меккельбурга с Грёнингом. В последней записке К. сообщал, что кашель у дочери «настолько сильный», что иногда ему казалось, она «извергнет свой обед» [810] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/1, p. 145h, K. к Меккельбургу, 28 марта 1950 г.
.
В следующем месяце, в апреле, Рута ненадолго ожила, когда прочла «в газете, что герр Грёнинг находится в Констанце», недалеко от их дома. Она «смеялась и шутила» и пришла в хорошее настроение от этой новости. К. продолжал вымаливать у Меккельбурга визит Грёнинга, настаивая, что целитель обещал приехать: «Прошу вас, скажите герру Грёнингу, что Рута все еще верит в „воссоединение“, которое он с такой отзывчивостью и определенностью обещал ей на последнем лечебном сеансе. Скажите ему, пожалуйста, что Рута по-прежнему не подпускает к себе врача. „Мой врач — герр Грёнинг“ — вот ее всегдашний ответ». Встреча, однако, должна быть скорой, писал К., Рута долго не протянет: «Все наши родственники и друзья требуют, чтобы мы позвали врача, но… мы отказываемся». В душе, признавался герр К., он испытывал растущее чувство «колоссальной ответственности». «Подумайте, за что мы должны отвечать», — мрачно заметил он. Тем не менее он был убежден, что если бы только Меккельбург «смог увидеть Руту, ее веру, которую ничем не разрушить», то непременно «изумился бы этому и сделал все, абсолютно все, чтобы исполнить ее последнее желание» [811] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/2, p. 10, K. к Меккельбургу, 6 мая 1950 г.
.
Примерно в середине мая Отто Меккельбург привез Грёнинга в Зекинген, и они посетили эту семью; к ним присоединилась Рене Меккельбург. Этот визит привел герра К. в экстаз. «Мы до сих пор глубоко тронуты вашим приездом и вашей помощью, — писал он позже Грёнингу. — После вашего ухода наши бесконечные благодарственные молитвы вознеслись к небесам… Дорогой герр Грёнинг, я непрестанно жму вашу руку. В необычайном порыве радости я написал министру-президенту Баварии: „Примите величайшего благодетеля немецкого народа и дайте ему лицензию“. Я не знаю, правильно ли поступил, но мне нужно было излить душу» [812] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/2, p. 12, K. к Грёнингу, 15 мая 1950 г.
. К. также написал Меккельбургу через несколько дней. По его словам, состояние Руты улучшилось. Отныне он был убежден, вопреки многочисленным свидетельствам обратного, что Рута полностью выздоровеет и даже задумается о том, чем займется в жизни [813] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/2, p. 15, K. к Меккельбургу, 17 июня 1950 г.
.
В документах почти не сохранилось слов самой Руты, но она все же оставила в дневнике несколько страниц о болезни, включая мельчайшие подробности своего физического состояния [814] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/3, pp. 431–32, Protokoll, August 1, 1957.
. Эти записи были сделаны для того, чтобы их прочел Грёнинг. «Вторник, 30 мая 1950 г. Сегодня ощущалась утренняя волна холода… Активность в легких была не слишком сильной. Сегодня у меня было больше ощущений в почках… А еще у меня было очень бурное кровообращение. Сердце очень сильно билось, когда я поднималась по лестнице». На следующий день: «Среда, 31 мая 1950 г. В голове словно бы сильная оглушенность! В легких я сегодня ничего особо не ощущаю. Как и вчера, я чувствую, как что-то работает в глубине тела. Кровообращение очень бурное… Около полудня у меня была температура 100,4, но затем снова упала до 98,6 {16} 16 По Фаренгейту. Ок. 38 °C и 37 °C соответственно. — Прим. пер.
». В четверг она сообщила, что «не смогла почувствовать ничего особенного. Была холодная волна, которая накатывает во время второго завтрака. Кровообращение и пульс очень сильные и быстрые». Несколько дней спустя Рута с радостью сообщила о признаке общего улучшения состояния здоровья: «Наконец… мои месячные, которые я очень ждала, вернулись после перерыва в восемь недель» — и подписалась как обычно: «С горячим приветом, Рута». В субботу 3 июня после «холодной волны» она ощутила «очень горячую волну», «очень необычную», от которой у нее стало жечь глаза. Затем она почувствовала особое тепло в бронхах и дыхательном горле [815] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/2, Письмо Руты К. к Грёнингу, май — июнь 1950 г.
. Вскоре после этого ее отец сообщил Отто, что Руте лучше благодаря, по его мнению, более здоровому воздуху [816] StAM, Staatsanwaltschaften 3178a/2, p. 15, К. к Грёнингу, 17 июня, 1950.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу