Моника Блэк - Земля, одержимая демонами. Ведьмы, целители и призраки прошлого в послевоенной Германии

Крузе давно держался мысли, что интриги в государстве, Церкви и научных кругах не позволяют его призыву пробиться к широкой общественности. Он был убежден, что власть имущие не хотят слышать то, что он говорит о страхе перед ведьмами. Без сомнения, за долгие годы резкий и несдержанный тон Крузе оттолкнул от него немало публичных фигур, однако представляется, что препятствия, с которыми он столкнулся, могли также иметь скрытое политическое измерение, в определенный момент прорвавшееся на поверхность в форме недоверия. Он заявлял, например, что его «вышвырнули» из «Бевензенского кружка» — группы, занимающейся продвижением местной нижненемецкой, Plattdeutsch, литературы, — потому что он заставил председателя группы чувствовать себя «неуютно» [792] HH, Nds. 401, Acc. 112/83, Nr. 564, 45, Kruse an das Niedersächsische Kultusministerium, September 26, 1960; и HH, Nds. 401, Acc. 112/83, Nr. 564, 51, an Herrn Johann Kruse, December 5, 1960. . По мнению Крузе, премьер-министр Нижней Саксонии Хинрих Копф в качестве покровителя кружка предоставил его председателю право исключать «докучных людей» [793] HH, Nds. 401, Acc. 112/83, Nr. 564, 45. Kruse to Niedersächsisches Kultusministerium, September 26, 1960. .

В 1940-х гг. правительство Польши требовало выдачи Копфа как военного преступника. Являясь, как и Крузе, социал-демократом, он работал на нацистский режим. Во время оккупации Польши ему было поручено осуществлять экспроприацию собственности поляков и евреев. Тем не менее после войны он сделал блистательную карьеру в политике. Впоследствии Крузе уверили в письме, что Копф не был покровителем кружка и не имел полномочий «изгонять из него людей, которые его раздражали» [794] HH, Nds. 401, Acc. 112/83, Nr. 564, 51, an Herrn Johann Kruse, December 5, 1960. .

Архивы больше ничего не сообщают об инциденте и природе конфликта, если конфликт между Крузе и Копфом действительно был. Нетрудно, однако, представить, что старые политические дрязги могли повлиять на отношения между бывшим социал-демократом, ставшим военным преступником, и бывшим социал-демократом, пустившимся в крестовый поход ради обнародования неприятных подробностей прошлого и настоящего. Можно было объявить перемирие и провести амнистию, но старые подозрения и вражда никуда не делись. Крузе считал, что его изгнали за то, что он говорил о ведьмах, заставляя людей чувствовать себя «неуютно». Вполне возможно, он был прав.

В конце июля 1957 г. Бруно Грёнинг вошел в зал мюнхенского суда, чтобы принять участие в последней драме своей общественной жизни. Прошло почти восемь лет с весны 1949 г., когда он, в разгар слухов об апокалипсисе, впервые взлетел на вершину славы. В те времена пресса постоянно упоминала о нем как о чудо-докторе, а высокопоставленные баварские чиновники публично расхваливали его, казалось, безграничные способности целителя. Грёнинг многим представлялся новым мессией, посланником Бога, лекарем, врачующим раны, которые никто больше не способен увидеть, тем более излечить. Но в годы, последовавшие за его объединением с Меккельбургами, у Грёнинга были нелады с законом. Несколько лет его преследовали полиция и прокуроры за нарушение закона о народном целительстве. В результате в начале 1950-х гг. он практически исчез из публичного пространства. Огромные толпы рассеялись. Хотя Грёнинг продолжал встречаться с группами горячих приверженцев и страждущих и временами попадал на передовицы таблоидов, к 1957 г. он стал совершенно другой фигурой — не столько магом или небесным посланцем, сколько гуру Нью-Эйдж. Он, как и всегда, утверждал, что нужно верить в Бога, чтобы быть здоровым, и избегать зла, но теперь вел речь также о господстве фармацевтической промышленности в медицине и о влиянии ухудшения экологии на здоровье.

Не только Грёнинг изменился за минувшие годы. Если бы в конце 1950-х нашелся человек, до сих пор склонный разглядывать небеса в поисках знаков, то обнаружилось бы (в полной противоположности с моментом появления Грёнинга в конце 1940-х), что видимые признаки говорят только об улучшении в будущем.

К тому времени уже было обеспечено прочное встраивание Федеративной Республики Германия в военные и экономические структуры Запада. Разделение Германии на Восточную и Западную, хотя и вызывало много сетований, становилось, как и сама холодная война, общепринятым и, казалось, неизменным фактом существования. Последние немецкие военнопленные, часть которых удерживалась в Советском Союзе десятилетие или больше, успели вернуться домой и реинтегрироваться в общество, что фактически положило конец войне, для многих немцев продлившейся значительно дольше. В 1954 г. Западная Германия выиграла Кубок мира [по футболу], и граждане страны праздновали, как было сказано, «что они снова что-то из себя представляют». Экономическое счастье улыбалось если не всем, то большему числу людей, чем раньше, и глянцевые журналы демонстрировали читателям полные холодильники и другие сцены из хорошей жизни в мире потребительского изобилия. На Западе времен холодной войны это была эра серьезной культурной трансформации: эра Брандо в «Дикаре» и Бардо в «И Бог создал женщину». Это была эра Элвиса Пресли, Чака Берри и, в Западной Германии, Halbstarken — молодых бунтарей в коже и джинсе, беснующихся на рок-н-ролльных концертах [795] Uta G. Poiger , Jazz, Rock, and Rebels: Cold War Politics and American Culture in a Divided Germany (Berkeley: University of California Press, 2000). . Замена старого, уничтоженного мира, отягощенного воспоминаниями, сверкающим новым, благодушно забывчивым, стала своеобразным искуплением. Отсюда «был всего лишь шаг», пишет один историк, «до растущей гордости компетенцией и превосходством Германии» [796] Wolfgang Benz, «Postwar Society and National Socialism: Remembrance, Amnesia, Rejection», in Tel Aviver Jahrbuch f. deutsche Geschichte 19 (1990), 8. . Возможно, видя, сколько им привалило счастья, люди чувствовали меньше потребности в утешении свыше, не говоря уже о страхе вселенского возмездия. Неудивительно, что мы ассоциируем годы после нацизма скорее с экономическими чудесами, чем с религиозными.