Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В свою очередь военные власти охотно вступали в контакт с нетюрками и немусульманами, привлекая их к работе на низших административных ступенях. Для подтверждения сказанного сошлемся на информацию секретного британского агента в Бухаре, который сообщал своим кураторам 14 мая 1865 г., что русские освободили 12 тыс. рабов из Персии, захваченных туркменами еще в 1859 г. и проданных ими на рынках эмирата. Из этого сообщения далее следовало, что более 10 тыс. освобожденных лиц добровольно согласились перейти на русскую службу [381]. Другие источники свидетельствуют, что многие киргизские и казахские кланы, не признававшие власть кокандцев, переходили под власть России, выполняя для царских войск функции следопытов и информаторов [382].

По рассказам очевидцев, царские власти относились к бухарским евреям, подвергавшимся дискриминации в ханстве, гораздо лучше, чем к мусульманам. При этом следует подчеркнуть, что положение евреев в Бухаре было более сносным, чем в Хивинском ханстве, правитель которого подвергал их гонениям, хотя в Коканде они даже занимали ряд государственных должностей. Вполне понятно, что многие из них с нетерпением ожидали прихода царских войск, а некоторые активно помогали русским во время осады Бухары и других городов ханства. В частности, представители самых богатых купеческих семейств Чимкента и Ташкента зачастую выступали в роли тайных осведомителей и проводников для русских офицеров. Характерно, что после утверждения российской власти вплоть до 1889 г. евреи Центральной Азии пользовались равными правами со всеми другими подданными империи, включая разрешение беспрепятственного въезда в европейские губернии России, поскольку для большинства торговля являлась основным занятием. Неудивительно поэтому, что к концу XIX в. только в Ферганской области насчитывалось 693 торговых и промышленных заведений, принадлежавших местным евреям [383].

Как уже отмечалось выше, англофобия продолжала выступать сильным побудительным мотивом движения русских к Оксу. По верному замечанию одного российского путешественника, «роль страха перед Англией в ходе постоянных завоеваний не следует недооценивать», поскольку правители и претенденты на их троны в ханствах частенько апеллировали к Калькутте в борьбе за власть, используя жупел «царской агрессии». Выше мы приводили пример с посланниками из Коканда, прибывшими в столицу Британской Индии с мольбой о помощи. Другим типичным эпизодом в этом отношении стало бегство в Радж Абдул Мелик-хана, старшего сына бухарского эмира Саида Музаффар-у-Дина, после поражения восстания, которое он поднял против своего отца-коллаборациониста и русских оккупационных властей. Заручившись покровительством англичан, он продолжал настаивать на своих правах в качестве законного претендента на престол в течение многих лет [384].

Данный сюжет иллюстрирует одну из причин сохранявшейся англофобии в кругах военно-политической элиты России. Чтобы противопоставить европейскому либерализму в британской упаковке некий идейный концепт, понятный и привлекательный для традиционных азиатских социумов, царские стратеги предлагали императору начать широкую пропаганду традиционных духовных ценностей Святой Руси на Востоке, стремясь поддерживать дружественные отношения с двумя «большими азиатскими соседями», имея в виду Персию и империю Цин, дабы в случае открытой борьбы с Англией, как подчеркивал Венюков, «иметь их за себя хотя бы нейтральными, а не против» [385].

В свете сражений, которые вели царские войска против кокандцев, а затем и бухарцев, любому беспристрастному наблюдателю становилось ясно, что уничтожение первого ханства откроет дорогу беспрепятственному проникновению русских в Восточный Туркестан, а установление протектората над вторым будет означать контроль России над важным духовным центром ислама. Неслучайно в июле 1865 г. после очередного вторжения в Кокандское ханство эмир Бухары стал рассматриваться многими правоверными на Среднем Востоке как «новый Тимур», способный при благоприятных условиях объединить весь регион, включая Афганистан, под своей десницей для отпора притязаниям персидского шаха с запада, русского царя — с севера и англичан — с востока [386].

В то же время царские дипломаты продолжали заявлять своим британским партнерам о беспочвенности опасений Лондона и Калькутты относительно неограниченного русского экспансионизма. Так, в беседе с послом сэром Э. Бьюкененом 12 сентября 1865 года А.М. Горчаков поспешил сослаться на пример Великобритании, указав, что императорское правительство намеревается учредить генерал-губернаторство в Азии по примеру англичан, создавших на территории Индостана вице-королевство вслед за подавлением восстания сипаев [387]. При этом, однако, он невольно открыл перед собеседником основную дилемму российской политики на Востоке: стремиться к прямому поглощению завоеванных территорий, либо вести дело к превращению их в буферные государства между имперскими владениями Британии и России [388].