Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

В ходе своей дипломатической миссии Игнатьев вступал в контакты с британскими и французскими посланниками. Более того, лорд Эльджин, представитель Соединенного Королевства в Китае, нередко консультировался у Игнатьева по различным аспектам переговоров с пекинским правительством. Он даже использовал карту столицы Цинской империи, подаренную ему российским посланником, для выяснения мест содержания военнопленных европейцев, которых цинская сторона должна была возвратить Англии и Франции после заключения мира. Между тем прагматичный Игнатьев стремился выжить из благоприятной для него ситуации максимальную выгоду. Как позднее подчеркивалось в его мемуарах: «Собственно для нас, русских, было необходимо, чтобы союзники (англичане и французы. — Е.С .) действовали самым решительным образом, напугали бы окончательно китайцев, уничтожили бы на время их спесь и упорство, заставили бы их, наконец, подумать о нас и овладели бы хоть частью городской стены, не вступая, однако, тотчас же в город. В таком только случае я мог иметь возможность попасть в Пекин, своевременно получить некоторый вес в глазах китайцев, в минуту угрожающей им опасности принять ощутительное участие в последующих событиях и привести, может быть, к благоприятному для нас окончанию пограничный вопрос» [318].

Примечательно, что во время заключительной встречи лорд Эльджин сказал Игнатьеву, что он очень высоко ценит «деликатность русских» и выражает уверенность в том, что Англии следовало бы сотрудничать с Россией на Дальнем Востоке, так как только англичане и русские хорошо понимают, какую политику надо проводить в Азии. Отвечая собеседнику, Игнатьев заверил его, что Петербург не преследует особых выгод на Востоке и не стремится чинить препятствия британской торговле на азиатских рынках: «Мы соперничаем исключительно по вопросу границ, которые чрезвычайно важны для России как единственного соседа Китая на суше, но которые не имеют совершенно никакого значения ни для Англии, ни для какой-либо другой державы, — отметил российский посланник. — Поскольку национальные интересы двух наших государств нигде не сталкиваются, не существуют причины, которые могут препятствовать совместной атаке объединенных русско-британских сил против врага (Китая. — Е.С .)» [319].

Контакты с британскими и французскими дипломатами, а также посредничество в их переговорах с цинским правительством, которые удалось организовать Н.П. Игнатьеву, позволили ему добиться от китайцев подтверждения статей Айгуньского договора и решить в пользу России вопрос о бассейне Уссури. Кроме того, он договорился с ними о делимитации западного участка границы в казахских степях и у подножия Тянь-Шаня. В результате длительного дипломатического торга стороны подписали Пекинский трактат в ноябре 1860 г. Этот документ способствовал дальнейшему укреплению стратегических позиций России на Тихом океане, отодвигал границы с Цинской империей к естественным рубежам — полноводным рекам и труднопроходимым горным хребтам и предупреждал всякую попытку иностранных держав закрепиться в дельте Амура. К перечню успехов Игнатьева в Китае нужно добавить и то охлаждение англо-французских отношений, которое было вызвано его вмешательством в ход переговоров европейских союзников с цинскими властями. Несмотря на заверения, данные Игнатьевым лорду Эльджину о незаинтересованности России в торговой экспансии на рынках восточных государств, Пекинский договор открыл перед российскими купцами дверь в северные и западные провинции Поднебесной для проведения беспошлинных коммерческих операций под патронажем русских консульств в пограничных пунктах.

Благодаря всем этим изменениям роль Центральной Азии как моста между Ближним и Дальним Востоком существенно возросла. Иначе говоря, тот, кто господствовал на берегах Сырдарьи и Амударьи, получал в свои руки рычаги контроля над основными транспортными артериями и торговыми путями, связывавшими Тихий океан и Атлантику. Вот почему значение миссий Е.В. Путятина и особенно Н.П. Игнатьева трудно переоценить, поскольку с 1815 г., как справедливо писал П. Хопкирк, «Россия никогда еще не заключала таких выгодных договоров, и, возможно, никогда ранее столь молодому российскому дипломату не удавался такой мастерский ход». Британский исследователь прав и тогда, когда он утверждает, что «успехи 1860 г. позволили стереть из памяти горькие воспоминания о крымских поражениях, тем более что они были достигнуты в значительной мере за счет введения англичан в заблуждение» [320].