Евгений Сергеев - Большая игра, 1856–1907 - мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии

Учитывая неблагоприятное для интересов британской империи развитие международной ситуации, а также изложенные выше взгляды, вряд ли стоит удивляться, что премьер-министр не упустил благоприятный момент для зондажа возможного компромисса с Россией во время официального визита Николая II в Великобританию, о чем говорилось ранее. Вместо общей дискуссии, Солсбери предложил царю обсудить животрепещущие проблемы англо-русского соперничества в региональном ключе, начиная с Египта и Черноморских проливов и заканчивая Дальним Востоком. Записи его бесед с российским императором в Бальморале 27–29 сентября 1896 г. показывают, что глава Сент-Джеймского Кабинета высказывал намерение, используя современный язык, «перезагрузить» двухсторонние отношения, чтобы положить конец Большой Игре, хотя он сам не был уверен в реальности осуществления своего замысла. К тому же Николай с подозрением воспринял реверансы Солсбери в сторону России, находя их не чем иным, как дипломатической ловушкой, цель которой состояла в том, чтобы вбить клин в дружественные отношения Петербурга с Парижем и Берлином [1078].

Схватка за концессии и морские базы на Дальнем Востоке побудила Солсбери возобновить предложения о дипломатическом сотрудничестве двух империй в январе 1898 г., перенеся акцент на ситуацию вокруг Китая. Разрастание дальневосточного кризиса даже заставило осторожного премьер-министра отозвать главу британской дипломатической миссии, сторонника решительной политики сэра Николаса О'Коннора из столицы Поднебесной, назначив его послом в Петербург. Ему были даны инструкции попытаться вновь открыть дискуссию с министром иностранных дел России Н.Н. Муравьевым о ситуации в Азии. По сообщению О'Коннора, «Муравьев был вполне готов к обсуждению любого предложения, которое бы привело стороны к лучшему пониманию ( entente ) между двумя странами» [1079]. Несмотря на внешне позитивную реакцию, царское правительство тормозило проведение даже предварительных консультаций под предлогом того, что британский заем Китаю и оккупация ее войсками порта Вэйхайвэй нарушили-де и без того хрупкое равновесие интересов в северо-восточных провинциях Цинской империи [1080]. Аналогичным образом российские дипломаты сдержанно отнеслись к инициативе Форин офис провести международную конференцию по проблемам Дальнего Востока, используя опыт Берлинского конгресса, участники которого поделили Африканский континент на сферы влияния европейских государств в 1884–1885 гг. [1081]

Свое разочарование политическим курсом Петербурга Солсбери продемонстрировал в выступлении на ежегодном съезде так называемой Лиги Подснежника, объединявшей сторонников консервативных идей, заявив, что Россия допустила серьезную ошибку, навязав Китаю аренду Порт-Артура в начале 1898 г., так как этот порт совершенно бесполезен для нее [1082]. Наоборот, сторонники «наступательной политики», включая членов Китайской Ассоциации, приветствовали оккупацию Британией Вэйхайвэя как ответную меру. Согласно информации Стааля от 2 марта 1898 г., Харкуорт и Керзон одобрили ужесточение английской политики на Дальнем Востоке, которая, по их мнению, должна была базироваться на трех принципах: сохранение целостности и независимости Китая, защите договорных обязательств и безопасности свободной торговли [1083]. В то время как Солсбери и другие министры рассматривали эту акцию скорее как вынужденную меру для успокоения критиков в парламенте и прессе, Керзон и другие «форвардисты» назвали решение о занятии китайского порта «объявлением с нашей (британской. — Е.С .) стороны, что мы не оставим поле в Северном Китае нашим конкурентам, но продолжим требовать равного голоса в защите наших интересов в этом регионе, а также в определении будущего Китая» [1084]. Как докладывал Стааль Муравьеву, Уайтхолл собирается «ударить Россию ножом в спину» на Дальнем Востоке, заключая с Китаем договор о долгосрочной аренде морской базы в Вэйхайвэе, расположенной в Чжилийском заливе напротив русского Порт-Артура [1085].

Некоторые историки справедливо полагают, что русофобия в Британской империи оказала все же влияние на стремление Солсбери прийти к соглашению с царским правительством по проблемам Дальнего Востока [1086]. Негативный образ России в сознании представителей властной элиты Соединенного Королевства формировался не только благодаря преувеличенной русской опасности Британской Индии, но и стремлению «царизма» получить черноморские проливы и поучаствовать в дележе цинского наследства [1087]. Чтобы проиллюстрировать эту взаимосвязь, достаточно, например, упомянуть о впечатлениях военного атташе в Лондоне полковника Н.С. Ермолова, который указывал на несколько парадоксальное восприятие политиками и военными пресловутой угрозы со стороны Российской империи: «Им всё кажется, что война с Россией — это морские операции их Тихоокеанской эскадры и более ничего. — докладывал Ермолов в Главный штаб 21 марта 1898 г. — Затруднения Англии в Индии (горцы, неподготовленность театра, чума, безденежье, бедность) более чем когда-либо дают России возможность удержать Англию от враждебных против России действий на Крайнем Востоке» [1088].