Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

Эти мистические настроения с одной стороны, и начинавшиеся травля Протопопова Государственной Думой и другими общественными организациями, с другой, и были причинами того, что он сохранил свой пост до последних минут самодержавного режима.

Если можно чем-нибудь отметить деятельность правительства в Протопоповский период, то разве только рядом неудачных мер по борьбе с исчезновением продуктов.

Уже с самого начала войны было очевидным, что культурный уровень нашей армии значительно ниже германского. Наш солдат умел умирать, но воевать не умел. Наш офицер мог командовать, но руководить не мог. Разница в этих качествах была столь значительной, что сразу же поставила нас в положение ребенка, борющегося со взрослым. Нет никакого сомнения, что именно она, эта разница, была причиною того, что нас «били, не давая вставать, и опять били». При всем том, однако, наша армия в первый период войны состояла из твердых, послушных и храбрых воинов. Идейного воодушевления в войсках не было. Не было того экстаза, тех горящих глаз, которые приходилось наблюдать в 1918 году в Гельсингфорсе у красных финляндцев во время их борьбы с белыми. Мы не горели теми порывами, той жаждой подвига и жертвы, которыми так прославился на весь мир японский солдат. Патриотизм как чувство у нас отсутствовал, но как долг он существовал, несомненно.

К 1916-му году храбрейшие полегли, и на их место стали прибывать сырые, от сохи взятые, бородатые дяди. В большинстве это были отяжелевшие темные мужики, которым все на свете кроме их собственной хаты и села было чуждо и не нужно. Обратить такой материал, в течение месячной подготовки, в солдата не мог бы, конечно, никто, а потому с укомплектованием частей в них стали быстро расти всякого рода нарушения дисциплины, бороться с которыми ввиду их массового характера оказалось невозможным по причинам уже чисто техническим. В 1916 году в тыловых частях впервые появились случаи насилия над командным составом, и притом не только со стороны отдельных солдат, но и частей. Армия заболела, и к 1917-му году болезнь эта стала безнадежной. Армию надо было считать потерянной и к борьбе негодной. К февралю 1917 года у меня, как военного следователя по Финляндии, было в производстве шесть дел, квалифицированных как явное восстание.

Начальник штаба Верховного Главнокомандующего генерал Алексеев докладывал Царю, что «войска стали уже не те», а другой знаток армии, бывший главнокомандующий юго-западным фронтом генерал Н. Иванов 34 сказал, что весь состав офицеров и солдат переменился за время войны четыре — шесть раз и что потому определить, что представляют те части, которые прежде считались образцовыми, нет решительно никакой возможности. Катастрофичность войны вызвала усталость ею. Армия, что называется, «скисла», и настроение ее, становившееся с каждым днем все более и более оппозиционным, в общем верно характеризуется письмом, посланным Маклакову 35 и Милюкову 25-го января 1917-го года каким-то раненым «офицером русской армии». Считая, что Милюкову и Маклакову легко из кабинета предлагать войну «до победного конца» и что их самих надо послать в окопы, офицер находит необходимым «прекратить войну и заключить мир, пока нет ни победителей, ни побежденных». «Если, — пишет он, — мир не будет заключен в самом ближайшем будущем, то можно с уверенностью сказать, что будут беспорядки. Люди, призванные в войска, впадают в отчаяние не из малодушия или трусости, а потому, что никакой пользы от этой войны они не видят».

Императоры Николай I, Александр II и Александр III обладали такими чертами индивидуальности, которые делали их наглядными выразителями самодержавной власти. Слабый и безвольный Николай II воплощал в себе лишь уцелевшую форму, без выветрившегося содержания. И больная, страдающая отсутствием умственного равновесия женщина обратила его в свое безвольное оружие.

Государь и его семья жили в Царском Селе затворниками, приходившими в соприкосновение с внешним миром через круг придворных, который, как и всякая камарилья, в большинстве своем состояла из маленьких людей, боровшихся между собой на почве личных самолюбий и интриг. Большинство из них ненавидело Распутина, считая близость его к монарху придворным скандалом. Попытки открыть Государю и его супруге глаза на личность старца и те нелепые, иногда даже гнусные сплетни, которыми объяснялось влияние безграмотного сибирского мужика на назначения высших должностных лиц, делались Царю неоднократно. Упрямый Царь давал, однако, всем этим попыткам решительный отпор. Тогда одни, как адмирал Нилов покорно смирялись, другие, как генералы Дрентельн и Орлов, выходили из придворной среды и покидали столицу. Людей типа Дрентельна и Орлова были единицы, а типа адмирала Нилова 36—сотни. А так как всякое явление характеризуется признаками не случайными, а общими, то положение в придворной сфере надо определять не как единоличное, а как многоликое распутинство.