Роман фон Раупах - Лик умирающего (Facies Hippocratica). Воспоминания члена Чрезвычайной Следственной Комиссии 1917 года

«Обращаясь просто к здравому смыслу судей, — пишет генерал Сухомлинов, — спрашивается, зачем „источнику военных тайн“ могло понадобиться целое сообщество в таком прямо до смешного составе, с какой-то Анной Гошкевич и писарем Милюковым. „Тайны“ у меня в руках, а я собираю какую-то совершенно невероятную компанию для собирания этих же тайн и подвергаю такое страшное дело без всякой надобности риску».

Обвинение в пункте 7 заключается «в том, что, состоя в должности военного министра, в августе 1914-го года в интересах находившихся в войне с Россией держав, передал не принадлежащим к военному ведомству лицам, а именно Н. Гошкевичу и В. Думбадзе составленный в канцелярии военного министерства (курсив мой) перечень важнейших мероприятий военного ведомства с 1909 года по 20-е февраля 1914-го года, в каковом перечне содержались заведомо для него, Сухомлинова, долженствующие сохраняться в тайне сведения о предназначенных для боевой обороны России вооруженных ее силах, а именно: мероприятия по устройству и комплектованию армии, по мобилизации войск и подготовке к военным операциям, по вооружению войск, изготовлению и заказам новых образцов материальной части, а так же по снабжению войск имуществом и техническими средствами».

Это обвинение основывалось на том, что включенный следователем прапорщиком Кочубинским в члены преступного сообщества В. Думбадзе предпринял издание биографий выдающихся членов общества «Война и мир» 72 . Не будучи знаком с Сухомлиновым, он через знавшего последнего Н. Гошкевича просил дать ему материал для составления биографии Сухомлинова и его деятельности. Сухомлинов приказал составить в канцелярии военного министерства перечень проведенных им за бытность военным министром мероприятий и собственноручно подписав его в числе других материалов, касавшихся его биографии, передал Гошкевичу.

«Если бы судьи сенаторы потрудились сравнить мой сухой перечень с подробным обзором вооруженных сил европейских государств генерала фон Бернгарди 73 : „Германия и ближайшая война“, они, вероятно, постыдились бы обнаружить перед иностранцами свое невежество».

Но забавнее всего в этом пункте это утверждение, что мыслим такой военный министр, который, совершая предательство путем передачи находящейся в войне с Россией державе секретных сведений, приказал бы эти сведения составить в канцелярии военного министра и собственноручно подписал бы их. А между тем, по словам генерала Сухомлинова, обер-прокурор сената Носович на суде придавал именно этому документу громадное значение, и утверждал, что его одного достаточно для обвинения, ибо, прибавил он, «сам военный министр собственноручно подписал и выдал этот документ Думбадзе, который мог служить последнему пропуском куда угодно».

Приобщение к делу чего-либо в качестве вещественного доказательства (corpus delecti) всегда имеет единственной целью предоставить суду возможность ознакомиться с этой основной уликой путем личного ее осмотра. Дела Варшавского и Бердичевского полевых судов были приобщены к Сухомлиновском следствию в качестве вещественных доказательств, но в ознакомлении с ними присяжным заседателям было отказано. Судьи сенаторы нашли, что приговоры эти, как вошедшие в законную силу, переоценке не подлежат.

Человек, вышедший из бедной семьи маленького провинциального чиновника, служивший трем Государям, исключительно благодаря собственному труду и заслугам последовательно занимавший должности: командующего войсками, генерал-губернатора, начальника генерального штаба и достигший уже к концу седьмого десятка своей жизни звания генерал-адъютанта и высшего поста военной иерархии — военного министра, — был признан сообщником каких-то Анны Гошкевич и писаря Милюкова и обвинен в предательстве своей Родины.

Во все времена идеей всякого суда считалось правосудие. Правительство большевиков признало это буржуазным предрассудком и открыто потребовало от своего суда не правосудия, а целесообразности. Но еще до большевиков тоже сделало либеральное правительство Керенского, и даже много хуже, ибо учиняя расправу, оно лицемерно прикрыло ее Фемидой с классической повязкой на глазах.

«Совесть, — писал как-то один публицист, — у нас тоже, что твердый знак. Прежде его ставили на конце слов, потом выбросили, но как тогда, так и потом слова произносились одинаково. Головы остались те же, переменился только головной убор».